- Голицин -
В том же году, если память мне не изменяет, я с Голубевым учредил Общество "Электрическая сила"[1] для бурения в Баку не паром, а электричеством. Дело финансировал Международный банк, и почти все семь миллионов складочного капитала предполагалось распределить не среди широкой публики, а главным образом между нефтепромышленниками, для которых такое бурение представляло большие выгоды, и первоклассными электрическими обществами, для которых новая компания означала новых потребителей.
С этим делом тоже была интересная история. В Министерстве финансов к этому начинанию отнеслись вполне сочувственно, но попросили заручиться согласием тогдашнего наместника на Кавказе, князя Голицына[2], хотя по протоколу могли обойтись и без него. Князь Голицын был человек страстный и гордый, и иметь с ним дело было нелегко.
Проект устава давно уже ему был послан; но ответа все не было. Зимою князь приехал в Петербург. С князем мы были в свойстве, так как мой брат Георгий был женат на Голицыной. Тем не менее говорить об уставе с князем Григорием самому мне не хотелось, потому что наши разговоры неизменно заканчивались скандалами, и поэтому я попросил брата поговорить с ним и поторопить его ответом. Брат сказал, что генерал-губернатор в тот самый день ожидается к ним на обед, но поговорит он с ним в следующий раз, когда сам будет на обеде у генерал-губернатора.
- Поездка в Баку -
В начале настоящего столетия мною, совместно с инженером Братке[3], было устроено Биби-Айбатское нефтяное общество[4], и мне опять пришлось побывать на любимом мною Кавказе и совершить путешествие, отчасти напоминающее приключения героя Жюль Верна в путешествии “Вокруг света”. В Баку в феврале были назначены торги на нефтяные участки[5], и я с инженером Коншиным[6] поехал туда.
Отходящий из Москвы поезд был переполнен знакомыми нефтепромышленниками, желавшими принять участие в торгах, и главная тема разговора был вопрос, какой выбрать дальше путь: ехать ли морем из Петровска или через перевал из Владикавказа на лошадях.
Железная дорога Петровск—Баку тогда еще только строилась. Почти все попутчики в один голос стояли за морской путь, хотя, как оказалось потом, все отлично знали, что на отходящий пароход уже не попасть, а со следующим не поспеть вовремя на торги. Но все опасались, что при таком наплыве на перевале не хватит для всех лошадей, и хотели уменьшить число конкурентов. Мы им поддакивали, хотя сами твердо решили ехать сухим путем и уже заказали телеграммой лошадей.
Во Владикавказе мы распростились с нашими попутчиками, которые с нескрываемой иронией пожелали нам не попасть в пути на вероятные завалы и спрашивали, нет ли у нас поручений в Баку, куда, конечно, морем прибудут значительно раньше нас.
Поужинав не спеша во Владикавказе, мы в покойной коляске в дивную лунную ночь двинулись в путь. Военно-Грузинская дорога одна из лучших горных дорог Европы; образцово оборудована, лучше, чем шоссе через Симплон и С.-Готард. Спокойные экипажи, лошади на подбор, станции с прекрасными буфетами.
Мне десятки раз приходилось следовать по этой дороге, и путешествие всегда было сплошным удовольствием. Даже против завалов приняты все предосторожности. В местах, где такие завалы обычны, по шоссе устроены прочные крытые навесы, и снег катится через них.
Вдоль дороги содержатся опытные сторожа из местных жителей, которые наблюдают за снегами, и когда завалы ожидаются, путешественников со станций не выпускают. Но, невзирая на это, ежегодно от завалов погибает немало людей, большею частью, правда, не путешественники, а местные жители, следующие не на почтовых. Однажды я видел, как у подножья Казбека откапывали большую группу возвращавшихся после Турецкой кампании казаков.
Места, через которые дорога проложена, восхитительны. Сперва вы едете по плодородной, широкой, зеленой долине, окруженной горами, потом по крутому тесному Дарьяльскому ущелью. Терек, как бешеный, у ваших ног скачет чрез каменья и утесы, покрытый гребнем пенящихся вод. Все уже и уже становится лощина, все выше и выше каменные утесы. Развалины замка царицы Тамары с высокой скалы угрюмо смотрят на вас.
Все громче и громче бурлит река, все темнее становится ущелье. Но вот оно позади, и опять веселые горные пастбища. Вдали видны аулы, похожие на груды скал. Навстречу ползут скрипучие арбы, запряженные мохнатыми буйволами. На них целые семьи горных жителей. Черноокие ребята в больших черных, курчавых папахах глядят пытливо на вас. Закутанные женщины сидят как истуканы, боязливо прячась от мужских взоров. Вот по крутой тропинке, на поджаром кабардинце, с винтовкою в чехле за плечами, осторожно с гор спускается джигит. Ингуш, в лохматой бурке, шагает рядом. И все выше и выше вскачь несет вас лихая четверка могучих коней.
При подъезде на рассвете к последней станции до перевала нас поразило необычайное зрелище: десятки запряженных колясок и карет стояли у подъезда. Станция кишела людьми. И, входя, мы увидели наших московских товарищей; все без исключения были здесь. Мы расхохотались, но скоро наши лица вытянулись! Ожидались завалы. Никого со станции не выпускали. Я по опыту уже знал, какое удовольствие нас могло ожидать! Раз уже мне пришлось тридцать дней по случаю снежных заносов просидеть на маленькой станции.
Час проходил за часом. Начальник станции известий не имел. Завтрак прошел оживленно, но чем дальше, тем становилось томительнее, клонило ко сну, а не только прилечь — сидеть не было места, а путешественники все прибывали и прибывали. Обед подали скудный. Провизия была на исходе. К вечеру начальник заявил, что погода ухудшается, а чем завтра кормить будет, не знает.
Мы с Коншиным вышли во двор. Небо было угрюмо, шел снег. Уже в нескольких шагах ничего не было видно. Если не выехать завтра, к торгам не поспеть. Во что бы то ни стало нужно выбраться. Мы порешили перевалить пешком. Двадцать верст не ахти что такое, а внизу перевезут на салазках осетины. Послали в аул — охотники нашлись. Но начальник станции, узнав о нашем намерении, нас не пустил. Ни просьбы, ни угрозы не помогли. Запрет выпускать исходил от самого главнокомандующего.
Вернуться во Владикавказ и ехать на Петровск, как я уже сказал, смысла не было, все равно в срок пароходом не доехать. Я предложил послать телеграмму Кербедзу, строителю линии Петровск—Баку, прося о высылке паровоза до конечной станции готового пути, а из Петровска туда ехать верхом. Верховых лошадей и конвой даст мой приятель, который там командует казачьим полком. Если к утру доехать до Владикавказа и успеть на поезд, в Баку в срок попасть еще можно. Коншин согласился, и мы отправились к начальнику уговаривать его отпустить нас обратно; у Казбекской станции завалов нет и, вероятно, не предвидится.
Бились с ним, бились, и он смилостивился, но просил никому о том не говорить. Экипаж подадут не к станции — он будет нас ждать на дороге.
Ночь стояла кромешная, поднималась метель. Начальник пытался взять разрешение обратно, но мы уже сидели в экипаже и объявили, что замерзнем, а из него не выйдем.
— Ну, делать нечего, дай только Бог благополучно доехать.
— Смотри, — обратился он к ямщику. — Не гони зря, не зевай на поворотах.
— Ну с Богом. — Мы тронулись трушком.
— Скоро ли доедем до Казбека?
— А Бог его знает! ишь ночь какая! шибко ехать нельзя. Часа в три, пожалуй, доедем, — сказал ямщик.
— Три часа! я доезжал в полтора часа.
— С курьерами ездил и в час, — похвастал ямщик.
— В час довезешь, получишь на чай золотой, — сказал Коншин.
— Не один — два, — сказал я.
— Не шутишь, барин?
— Вот те крест! — сказали мы в один голос.
Ямщик придержал лошадей, снял шапку, перекрестился.
— Пропадать, так пропадать! Ну, Господи помилуй! — Гикнул; четверка понеслась карьером.
Я люблю сумасшедшую русскую езду, но не в темную бурную ночь, на самом краю бездонной пропасти. Второй раз так ехать мне бы не улыбнулось.
— Доехали! — сказал наконец ямщик и подъехал к станции рысцой. — Только не сказывайте смотрителю, а то нагорит.
Мы посмотрели на часы: трех минут до часа недоставало.
— Молодец! В аккурат доставил, получай! .
— Следовало бы прибавить на чаек с вашей милости, — ухмыльнулся ямщик. .
— В другой раз, да в такую ночь и за сто рублей не поеду. И за тысячу не соглашусь — жизнь дороже.
От Казбека мы таким же аллюром следовали дальше — и благополучно, почти за час до поезда, прибыли во Владикавказ. Утром мы были в Петровске, где нашли телеграмму от Кербедза из Петербурга: “Приказал выслать паровоз”. Ну слава Богу! и вторую из Баку: “Приказ строителя исполнить невозможно, путь размыт”. Оставалось одно: вечером, несолоно хлебавши, возвратиться в Петербург.
Мы на вечерний поезд запаслись отделением и пошли бродить по унылому городу. В порту было пусто. Какая-то мизерная шхунка с надписью “Отрок” грузилась около пристани. По старой привычке я стал смотреть, как при команде “вира” поднимался пустой трап, а при “майна” опускался с грузом в трюм. Странно, что даже командные слова мы свои русские выдумать не могли, а позаимствовали у иностранцев.
Капитан, увидев нас, замахал шапкой, спустился на берег и подошел. Я его узнал. Он при мне служил младшим помощником капитана в Русском обществе пароходства и торговли, где когда-то служил и я.
— Вы как тут очутились?
Он рассказал, что нашел денежного компаньона и купил эту шхунку. Теперь грузится в Баку. Фрахты ничего себе, двадцать копеек с пуда, да груза мало. Уже неделя прошла, а десяти тысяч пудов еще не добрал.
— Когда же вы снимаетесь? .
— А Бог его знает, когда добуду груз. Должно быть, нескоро. .
— Знаете что? — сказал я. — Возьмите нас пассажирами и снимитесь сейчас. Я за недостающий груз уплачу. .
— Я возить пассажиров права не имею. .
— Ну запишите нас в роль: меня поваром, его матросом. .
— Да без груза у шхуны нет нужной осадки. .
— Переместите груз на корму. .
Капитан ничего не ответил.
— Вот что, — сказал я, — мы за недостающий груз уплатим не две, а три тысячи рублей. Идет? .
— Если не шутите, идет. Через два часа мы можем сняться. — И мы снялись.
Каспийское море, особенно зимой, препоганое. Глубина у берегов небольшая, суда плоскодонные, незначительной осадки, ветра постоянно меняются — словом, плавать на нем мученье. Нас трепало во все стороны, и вскоре мы были трупами.
— Что, будем завтра в Баку? — спросил я и отдал дань морю. .
— В Баку? — сердито сказал капитан. — В Баку, а быть может, и на противоположном берегу. Шхуна не слушается руля. Если против чаяния не подует вест, никогда туда не прибьет.
Но внезапно, как по Высочайшему повелению, подул попутный ветер, и мы в час торгов, правда немытые и небритые, были в зале, где торги происходили. Появление наше произвело фурор. Как раз обсуждался вопрос, не отложить ли торги.
С перевала была получена телеграмма с ходатайством это сделать, так как по непреодолимым препятствиям желающие торговаться прибыть не могли. В числе застрявших в пути значились и мы. Ввиду нашего появления непреодолимость была не признана, и торги состоялись.
На другой день в местной газете под рубрикой “По-американски” появился фельетон. В нем описывалось наше путешествие. Мы, дабы вовремя поспеть, кого-то убили, кой-кого задавили и, купив чуть ли не за миллион роскошную яхту, наконец прибыли и скупили, за отсутствием конкурентов, всю нефтяную площадь. И теперь в качестве монополистов неминуемо разорим Россию. “Эти пауки, — писал автор заметки, — которые платят копейки казне за аренду баснословно богатых участков и бессовестно грабят свою Родину, бросаются миллионами, когда им мерещится крупная нажива...” Продолжать не стану, стиль и содержание подобных статей в газетах нашей страны слишком всем знакомы.
На обратном пути по Военно-Грузинской дороге, проезжая через тот же перевал по глубокой траншее, проложенной в снегах завала, мы встретили наших бывших спутников. Они тринадцать дней просидели на станции, валяясь на полу и за сумасшедшие деньги питаясь неизвестно чем.
Н.Е. Врангель. "Воспоминания: от крепостного права до большевиков". Глава 5. 1895-1905
