1920 - 2010
Статья в работе
Вот была бы у нас машина времени, и мы могли бы все собраться сейчас за большим столом, во главе которого сидела бы сама 100-летний юбиляр.
И каждый из нас вел бы свой рассказ - повествование о первой встрече с ней, конечно, выбирая самое веселое и знаменательное. Вот бы она смеялась, кидала реплики, поправляла и уточняла.
Это был бы один из самых веселых вечеров в нашей жизни. Но главное здесь БЫ.
И все таки мы соберемся, пусть и на расстоянии друг от друга, и расскажем самое запомнившееся, и все это будет о ней и в честь нее, оставившей заметный след на земле в спасенных ею людях и память о себе не только в сердцах ее родных, но и всех, кто когда-нибудь сталкивался с нею. И она нас услышит!
Дорогая РАИСА ИЛЬИНИЧНА – это о вас и для вас!
Геня Щирин - старший сын
[править]Всегда говорил, да и опять повторюсь, что я, какой есть (не мне судить - хороший или/и плохой), сформировался под влиянием трех людей: мамы - Раисы Ильиничны Авербух, моей жены Жени Жорницкой и моего первого шефа и наставника Девика Вигдорова. А написал ли я что-нибудь о маме?
Вот все три мои книжки: - "Прогулки с курицей" [1]
- «Лунная радуга» Shirin/dp/1530390354/ref=sr_1_3?s=books&ie=UTF8&qid=1459109929&sr=1-3&keywords=gregory+shirin
- «Прогулки с курице и без» [2]
Ни в одной из них нет рассказа про маму. Как так могло такое случиться? Но, проглядев все книжки, я быстро понял, что мама, как была так и есть, – неотъемлемая часть моей жизни и она проходит так или иначе участником почти всего мною написанного. С мамой связана и история имени "Геня", и название "Прогулки с курицей", и грустно-веселые «Кладбищенские истории», и «Пациент больницы #4», и «Хуртур»… Практически в любом рассказе есть или мамина фраза, или мамин совет, или смешной случай из ее полувековой медицинской практики.
19 сентября - мамин день рождения, в этот день родилась и ее вторая правнучка Шейна, сегодня студентка Стэнфордского Университета. И в этом году мы отмечаем 100 лет со дня рождения Мамы - Раисы Ильиничны, Доктора Авербух, Тети Раи, Бабы Раи, даже Раечки, если остались еще те, кто называл ее так. Я очень рад что так много родных и близких, разбросанных сегодня по всему свету, откликнулись на мое предложение собрать на этой страничке свои самые светлые и теплые воспоминания о ней.
Я горжусь обеими своими дочками, но старшая - Софья Щирина, единственная в нашей семье, кто унаследовал профессию Бабы Раи. Сегодня она известный в Лос-Анжелесе врач-дерматолог, подарившая мне четырех замечательных внучек, носящая имя маминой мамы и, что особенно приятно, не забывшая родной русский язык.
Моя бабушка, Раиса Ильинична Авербух, любила шить. На журнальном столике у бабы Раи всегда лежали журналы моды «Бурда». C фотографий улыбались стройные манекенщицы в роскошных платьях, которые для меня отличались друг от друга только цветом: понятия «фасон» я тогда, и ещё долго потом, не сильно понимала. Журналы я перелистывала, как сказки с красивыми картинками, но не очень интересным содержанием; так - когда делать было нечего. Но поражало мое детское воображение то, что бабушку больше всего радовали не яркие глянцевые фотографии «принцесс», а тоненькие, испещренные перекрещивающими пунктирными и жирными чёрными линиями непривлекательные листы, напоминающие морские карты, которые она бережно извлекала из самого нутра «Бурды». Эти вожделенные выкройки бабушка горячо обсуждала с моей мамой, сыпля непонятными словами типа «рукав кимоно», или «приталенная грудка», и мне это казалось каким-то шаманским таинством. Баба Рая шила запоем, иногда часами. Часто к моему удивлению, когда я уходила спать, перед ней были бумажные выкройки, а когда просыпалась, на швейной машинке лежало уже нечто похожее на платье.
Бабушкина мама, Софья Моисеевна (в честь которой назвали меня) была профессиональной швеей. Она даже шила при дворе последнего императора Николая. В наследство и от неё, и от свекрови, бабе Рае остались две роскошные старинные швейные машинки: массивный черно-золотистый блестящий «Зингер» со столиком и кружевной чугунной ножной педалью, и чуть поменьше, «Кайзер», с ручным приводом, тоже украшенный золотыми узорами на чёрном фоне, в уютном сундучке с ключиком. Этот «Кайзер» баба Рая, скрепя сердцем, отдала в пользование моей маме, своей невестке, когда стало очевидно, что её собственную дочь Нану, шитьё не интересует, а на двух машинках одновременно даже вездесущая баба Рая шить не могла. По вечерам «мы с мамой» часто шили, то есть шила мама, а я стояла рядом с ней и гордая, как индюк, оказанным мне доверием, крутила приводную ручку. Забегая вперёд, признаюсь, что к бабушкиному разочарованию строчить на «Зингере» я так и не научилась. У меня не хватало координации движений рук и ног одновременно. Машинка рывками дергалась, спотыкалась, нитки рвались, бабушка нервничала. Да и портниха из меня получилась весьма посредственная, несмотря на многообещающее генетическое наследие.
Даже в своих модных новых платьях бабушка не была похожа на модели из журнала «Бурда». Она была маленькая, в огромных толстых очках, которые она снимала только когда читала, близоруко щурясь на почти вплотную придвинутый к глазам текст. Через очки её большие голубые глаза выглядели маленькими огоньками неопределённого цвета. Всю мою сознательную жизнь я помню её с короткой стрижкой, без косметики, без маникюра. И при этом она светилась! Светилась внутренним светом и обаянием, которые видны были любому, и дворнику, и академику, которые сразу притягивали и располагали к себе.
Она хохотала звонко до слёз, часто над одной и той же смешной историей, и всегда была благодарной слушательницей. Она была сентиментальна, и глаза у неё чуть что были на мокром месте, и высыхали также мгновенно, как влажнели. При этом она спокойно и прямо, глядя людям в лицо, произносила слова «рак» и «метастазы», отмеряла, как портной сантиметром, сколько больному той жизни осталось, и, как это не было страшно, оказывалась права. Она вставала среди ночи, вызывала такси или ловила частника (и это в Баку, где в те годы многие женщины даже днём вообще не садились в чужую машину без сопровождения) и мчалась на другой конец города проведать своего послеоперационного пациента. Она жарила оладушки, держа в руке хирургический зажим с ватным тампоном, который она макала в топленое масло и смазывала им сковородку. Она не только шила - она жила запоем, жадно -ей было интересно -стараясь успеть прочесть, выучить, приготовить, продегустировать, связать, понять...На заваленном журнальном столике лежали « Бурда» и «Наука и жизнь», «В мире науки» и «Иностранная литература», поваренная книга Похлебкина, медицинские журналы на немецком языке, самоучитель английского , брошюра по макраме, кроссворды, анамнезы, медицинские статьи и диссертации, которые она писала за азербайджанских «ученых» (что было существенной прибавкой к ее скромной врачебной зарплате) ... Спала она всегда мало, наверное, боялась пропустить что-то важное.
В 1989 году эмиграция разделила жизнь на две половины, между которыми лёг Атлантический океан. Бабушка хорошо понимала, что если для молодых членов семьи отъезд в Америку откроет новую главу, то в ее повествовании приходит время эпилога. И как всегда - на самом интересном месте...Тем не менее Баба Рая ехать согласилась, однако поставила условие, что без швейной машинки она в Америку не поедет. Размер контейнера, в котором разрешалось послать по морям-по волнам все нажитые за жизнь ценности и барахло, решил судьбу двух швейных машинок «выбором Соф(ь)и». Крупнокалиберный чугунный «Зингер» ушёл на дно на «Титанике» той жизни и среди зелёных мутных водорослей воспоминаний кормит мальков памяти. А компактный сундучок с «Кайзером» благополучно приплыл в Нью-Джерси, и после года скитаний воссоединился с бабой Раей в новой стране.
Двадцать лет прожила Раиса Ильинична в Америке. Почти до конца не расставалась она со своей тягой к новому и интересному. Она довольно прилично освоила английский язык, растила внуков, понянчила правнуков. Занималась в кружке иврита, завела подружек, ездила с ними в Европу, путешествовала по Штатам...Любимой детской книжкой бабы Раи были «Приключения Тома Сойера и Геккельбери Финна». На мои студенческие каникулы я позвала бабушку с собой в Новый Орлеан воочию посмотреть на Луизиану из книг детства. И хотя с тех пор уже прошло очень много лет, всегда вспоминаю об этой поездке с улыбкой. Радуюсь, потому что осознаю, как мне повезло иметь, ценить и любить такую бабушку, с которой взрослая внучка ХОЧЕТ провести каникулы. Радуюсь, потому что никогда не забуду какое искреннее наслаждение получала баба Рая, катаясь по серой Миссисипи на пароходике, и как заливалась от смеха, чувствуя, что пьянеет от первого же глотка Mint Julep. Радуюсь, когда вспоминаю как гуляя по парку баба Рая случайно вступила в муравейник. Мгновенно лодыжки стали чёрными от облепивших их кусачих муравьёв. Я схватила её в охапку, благо маленькая и лёгонькая она была, как ребёнок, вприпрыжку принесла к фонтану, и опустила в него ногами. Даже фотография есть, сидит моя бабушка на скамье у фонтана, держит в руках мокрые капроновые чулки и хохочет, хохочет, в восторге от жизни. Такой я навсегда я её запомнила и люблю.
В этом году бабушке исполнилось бы 100 лет. А мне будет 50, столько - сколько было ей, когда мое рождение присвоило ей титул «бабы Раи». Даже не верится! Жучка за внучку, внучка за бабку... неужели и у меня когда-нибудь будут внучки? Будут ли они мною гордиться, хотеть провести со мной каникулы, слушать мои истории? Время покажет.
А пока вернёмся к швейной машинке моей бабушки. Она уже давно живёт (да, именно живет, а не стоит) у меня дома, старая и надежная как верный пёс. Сшила я на ней за эти годы и свадебное покрывало, и свой костюм для Венецианского карнавала, и пальто для плюшевого мишки моей дочки Раечки (Риси). По-прежнему поворачивается в замке старинный ключик, сверкают золотые узоры, исправно ходит вверх и вниз знаменитая патентованная иголка, крепкими узелками любовно вшивая в канву воспоминаний новые лоскутки.
Спасибо Софе за чудесный рассказ, а теперь слово моей любимой сестре Нане Кастальской. Нана уехала в Америку еще в 1979 году и воссоединилась с мамой и папой только через целых 10 лет. Мама прожила в большом и уютном Наночкином доме в Нью-Джерси целых 20 лет, окруженная теплом и заботой, за что сестричке огромное спасибо.
Нана Кастальская
[править]Моя мама была совершенно необычным человеком во всех смыслах этого слова. Наверное, про таких людей говорят - человек ренессанса.
Как сказал Лев Николаевич, «все счастливые семьи похожи друг на друга». Действительно, но в каждой семье есть свои интересные истории, и всегда есть о чем рассказать. Но мне кажется, что наша семья и счастливая по-своему, а все потому, что у нас с Геней замечательная мама.
Мамины родители из обычной и, в тоже время, необычной семье из украинского штетла, где-то недалеко от Чернигова. Дедушка закончил хедер, выучился на бухгалтера, переехал в Баку, а потом привез и отца, и мать, и остальных шестерых братьев и сестер. Дедушка Илья Владимирович Авербух дослужился до должности начальника финансового отдела Азербайджанского треста морской нефтяной разведки, получил орден Ленина и Трудового Красного знамени, но до конца жизни думал и считал на идиш. Он ушел на пенсию в конце 60-х годов.
Бабушка Софья Моисеевна (в девичестве Гуревич) была портнихой - белошвейкой и даже шила при дворе последнего императора. Где и как они встретились с дедушкой история замалчивает, а может быть я подзабыла, но в результате появилась мама.
Мама закончила школу с Похвальной грамотой (эквивалент золотой медали), что давало возможность поступать в любой ВУЗ без вступительных экзаменов. Но маминой мечтой был театр.
И вот они с дедушкой едут в Москву, ведь экзамены сдавать не надо – поступай куда хочешь. И мама решила попробовать в театральное училище (опять не помню - то ли Щепкина, то ли Щукина). Все что надо было пройти - творческий конкурс. Дедушка согласился только потому, что был уверен, что очки и маленький рост произведут отрицательное впечатление на принимающих.
Но как он ошибался. После прочтения басни Крылова «Лиса и виноград» мама была принята. На обратном пути домой то ли мама умоляла отца, то ли дедушка перед мамой стоял на коленях, чтобы та отказалась от идеи, в еврейской семье иметь дочь-актрису было немыслимо, и мама уступила.
В расстроенных чувствах она подала заявление в медицинский институт. Так она стала врачем - онкологом. Мама – врач, это уже отдельная книга, а не короткий рассказ.
Скольким людям она спасла или просто продлила жизнь. Сколько молодых женщин, включая меня, спасла от безобразных рубцов после мастита.
Мамина мудрость, работоспособность и сила воли до сих пор меня потрясают. Мама была очень строгой мамой, но очень любила нас.
Когда я уехала в Америку, она попрощалась со мной, как мы все тогда думали, навсегда, а оказалось на 10 лет. Могу только представить, чего ей это стоило. А когда Геня наконец решил ехать за мной, она, не задумываясь, оставила карьеру ведущего хирурга, приехала в чужую страну и стала просто бабушкой.
Хотя быть просто бабушкой - было не по-маминому. Она выучила в Америке английский и иврит, побывала почти во всех музеях мира. Благодаря ей, мои дети сносно говорят по-русски. Они знают романы Джека Лондона и Фейхтвангера, которые мама им читала на русском.
Это только маленький лист маминых достижений в эмиграции. И здесь она завела много друзей, которые ее любят, помнят и вместе с нами отмечают 100 летний юбилей удивительного человека, которым была моя мама - Раиса Ильинична Авербух.
Спасибо Наночке! Давайте вернемся к Доктору Авербух. Для меня мама и больница – две вещи неразделимые. Помню, как мама брала меня с собой на работу, когда она еще была научным сотрудником в Научно-исследовательском институте онкологии, рентгенологии и радиологии, директором которого был Исаак Соломонович Гинзбург. Находился институт радом с больницей им. Семашко. С тех пор а всегда доверчиво (это не значит - с доверием) отношусь к людям в белых халатах. Помню – Ой это Генечка, как он вырос! Но помню, и как мама плакала, когда ее и многих других уволили в зловещем 1953 году. С тех пор он перешла в Городскую Онкологическую Больницу, где и проработала до отъезда.
Вот две прощальные (перед отъездом) фотографии сделанные во дворе маминой больницы. Никогда не забуду, как плакали больные: «На кого вы нас покидаете!» Откликнитесь те, кто жив и помнят.
Именно с маминой врачебной практикой связан небольшой фрагмент из моего рассказа «Кладбищенские истории»
«...Пожалуй, одним из самых важных поводов, побудивших меня с сестрой слетать в Баку после 25-летнего перерыва, было данное маме перед ее кончиной обещание навестить могилы дедушек, бабушек и других близких на старом еврейском кладбище.
Туда мы отправились на второй день после прилета. В сравнении с ухоженным, обновленным, чистым городом кладбище поразило. Заброшенное и грязное, хотя есть там и кабинет директора с кондиционером и телефоном, и несколько смотрителей, чьи функции, правда, не совсем понятны. Похоже, они в основном вымогают мзду в обмен за обещание ухаживать за могилами, потому что большинство потомков тех, кто здесь лежит, далеко, а новых покойников уже давно хоронят на новом кладбище.
Могилы я нашел на удивление быстро, повинуясь какому-то внутреннему зову, как осетровые, идущие на нерест. Передвигались мы, перешагивая через обломки памятников, засохшие ветки и прочий мусор. Попался по дороге даже обломок берцовой кости…
Словно из подвалов памяти детства, выплыли инструкции мамы, когда в погожий воскресный день мы отправлялись на кладбище навещать дедушек и бабушек. Мама всегда брала такси (в отличие от папы, который экономил и пользовался общественным транспортом), и мне, ребенку, это очень нравилось. Мама обычно несла букеты цветов, а я ведерко, веник и кисточку с краской.
Слышу, как сейчас: «Запомни, Геня, к дедушке Грише – это до памятника Гусманам и сразу налево, а к Авербухам - дойдешь по центральной аллее до памятника Гутину, метров десять налево и резко направо».
Кладбище, как ему и положено, хранило много секретов, но иногда мама ими делилась. Оказалось, что могила Семена Гутина – ложная. Он выбросился из окна во время допроса в НКВД и погиб, а тело родственникам не выдали, а Милачка Калинина (меня всегда поражала эта выгравированная на камне «Милачка») оказалась сводной сестрой Жениной подруги Миры Зельцерман и т.д., и т. п. Мама, известный в городе хирург–онколог, всегда останавливалась у новых памятников.
<br- Погоди, Генечка. Дай вспомнить. Когда же я его оперировала? В 72-м? Ага! Смотри, он хорошие 7 лет прожил.
- А ты знаешь это кто? Мама Алика Нахумовича. Хорошо, что я уговорила ее удалить грудь. Ох, как она не хотела. Вот, пожалуйста, почти 8 лет. Очень неплохо.
- О-о-о! Он все-таки умер. Значит Александр Гайкович был прав.
Вот под такие разговоры мы с мамой пробираемся по кладбищу к выходу. Там всегда в хорошую погоду много знакомых, много цветов, много нищих у ворот. Почему-то все, включая нищих, были в хорошем настроении. Шутки-прибаутки. Большинство новых анекдотов в своей жизни и услышал именно на кладбище. Наверное, это объяснимо. Встреча живых и мертвых. Жизнь торжествует. Увы, лишь на какое-то время…»
У мамы было всегда много друзей. Как правило, это были очень интересные люди, которые оказали очень большое влияние на нас, детей.
С Раисой Ильиничной мы познакомились в бане. А что? Для Баку место весьма значимое.
На волне возникающих кооперативов предприимчивый киши приватизировал, а может взял в аренду, Баню на улице Полухина в районе Беш мертебе. Баня была старинная и настоящяя турецкая, дополнительно оборудованная по всем правилам сауной и русской парной. А посередине зала с парными был оборудован бассейн с проточной водой. Великолепие и наслаждение!
Надо было закупить время полностью, и я кинула клич. Желающих нашлось достаточно, чтобы каждому из нас было не накладно, но не пригласить Ведочку Галперн я не могла. Она мое предложение приняла, но с оговоркой, что придет с приятельницей. Так и договорились.
И вот мы собрались у входа в Баню, представили друг другу незнакомых, и я увидела серьезную женщину небольшого роста со строгим взглядом через очки, представившуюся: Раиса Ильинична.
Ну что ж, помоемся, попаримся, познаемся.
Дамы, незнакомые раннее, присматривались друг к другу, а как же, все на виду, ничего не скроешь. Не зря ведь женская половина родни жениха всегда водила в баню будущую невесту, чтобы выявить скрытые изъяны.
Но уже на следующую помойку все пришли веселые и раскованные. Напарившись, мы обернулись простынями и отправились в банную чайхану, где потекли житейские истории. Так вот повествование Раисы Ильиничны запомнилось на всю жизнь.
«Жили мы с мужем после войны в Батуми, служил он там. А я молоденькая была, хозяйничать не умела. Вот бабка - хозяйка дома, мне и говорит: «Ты Раиса, время зря не теряй, купи себе порося, пусть растет, зато мясо на зиму будет.»
Купили, кормим, растет. И вдруг команда на перевод в другую местность – служба. И как за собой порося тащить? Я к бабке: что делать. Она задумалась на секунду и говорит: «Найду я тебе помощника, не бойся»
И закипела на следующий день работа. Пришли два мужика, закололи нашу хрюшку, да так разделали, что ни крошки зря не пропало, а в расчет взяли шкуру, да кости: шкуру выделать, а кости на клей. Окорока, грудинку – закоптили, колбасы накрутили и зажарили, мясо затушили в глиняных крынках, салом залили и потомили в русской печи. «До зимы, хозяйка, достоит и на зиму достанет!»Смотреть на их работу – наслаждение было! И вот отправились мы в дорогу, нагруженные припасами на долгую зиму. И перезимовали отлично»
И был в рассказе ее восторг не удачной сделкой, а восторг ПРОФЕССИОНАЛА перед ПРОФЕССИОНАЛИЗМОМ.
А вскоре мне самой пришлось убедиться в ее высочайшем классе врача.
Поскольку, напомню, общались мы в Бане, где каждый как на ладошке, хотя моя проблема была видна и без этого. Раиса Ильинична внимательно посмотрела на меня и сказала Ведочке: «Это надо удалить и как можно скорее.»
«Этим» была шишка размером в перепелиное яйцо на месте границы шеи с плечом. Мне было велено придти в Онкологический диспансер на проспекте Ленина, буквально в пяти минутах от моего дома. Я не посмела ослушаться, хотя боялась врачей, уколов, а тем более ножа.
Меня окружили трое в белых халатах - Ведочка Гальперн, Раиса Ильинична и незнакомый врач-анестезиолог. После короткого медсовета было решено удалить то, что было лишнее. НО не должно было остаться и следа: «Потому что девушка молодая, а шея красивая»
И никто никогда в жизни не заметил даже следа шва на очень видном месте. Это был профессионализм вышего уровня.
А через какое-то время мы заметили у моего папы на голове шишку, которую он прикрывал черной ермолкой, чем придавал себе некий академический шик. Естественно, что пошли мы по знакомому адресу.
Понравились они друг другу с первого взгляда. Папа ждал ежедневного обхода и появления лечащего врача – Раисы Ильиничны, как праздника. Они шутили, перебрасывались репликами по поводу населения палаты, вспоминали интересных обоим авторов - общались. Операция прошла прекрасно, и мы забыли о своих тревогах.
А Раису Ильиничну я просто помню всегда, бывают вот такие необыкновенные люди.
Как я уже говорил, мама прожила американскую часть жизни в Наночкином доме в Нью-Джерси. Это время как раз пришлось на детские годы моих племянников Руты и Дани. И я думаю, что им очень повезло иметь рядом такую замечательную бабушку. Племянники прекрасно говорят по-русски, хотя воспоминания прислали уже на ставшем более родным английском.
Рута Кастальскаяа. Babushka
[править]It has been difficult for me to write just one memory of Raisa. Mainly because throughout my life, I was told about her incredible accomplishments, successful career as a surgeon, and the friend that was adored by anyone and everyone that knew the name “Rasielinsihna.” To me, she was simply “babushka.”
The tiny woman who forced borscht down my throat 3x/wk, practice piano every day at 4:30, and had a secret obsession with shoes.
Growing up living with my grandmother was by no means easy. Trying to fit into the “American” way of life, it bothered me that my family had an accent and couldn’t pronounce certain words. When my grandmother would pick up the phone and yell “Alyo” 7 times into it, I would cringe.
Lunchtime at school was also a unique hour. I remember the packed brown paper bag lunches consisting of a kotleta slapped on two pieces of rye bread with a random cucumber inside?? Throughout my younger years I would think to myself, “why can’t we just be a normal family?”
Fast forward to adulthood and I can honestly say I am extraordinarily ashamed of myself. It is amazing how maturity and life overall can change a person’s vision. I have many anecdotes and random stories about babushka, but this one I felt impacted me the most and one I will never forget.
As all of you are aware, I moved to New York several years ago for a fresh start. My first job I landed was at Mt Sinai hospital in New York, right across Central Park on the east side. It was my second or third week working as a clinical dietitian, when I was asked to cover the transplant floor. This floor is mainly made up of those who either are awaiting an organ transplant or recovering, but either way the patient population is much sicker than the normal floors I have worked on. As I began overlooking my consult list at the computer one morning, I hear a loud, heavily Russian accented, and rather obnoxious (typical Russian) voice yell to the nurse “Do not you have more ice??? My husband thirst, very thirst, I ask you 5 time now!!”
The poor RN who has clearly been dealing with this irate woman and her husband for a few days now, looked like she was ready to take a bag of ice and throw it at her head. Although I didn’t know who this loud Russian was, I recognize my tribe rather quickly. I walked over to Monica (the nurse) and said - “Let me take care of this, most people are not equipped to deal with Russians in a bad mood.” She gratefully handed me the empty pitcher and I walked over to introduce myself.
The vision in front of me was everything that you would expect; the bright red-orange (maybe some purple I think) dyed hair, that even my mom was a fan of, a large pair of black framed “otchki” hung down her nose, and stockings with open toe sandals (in July). I said, “zdrastvyte, minya zavut Ruth, kak ya magu vam pomoch?” The tension in her shoulders immediately relaxed, and she gave me a grateful smile and responded with “kak chorosho, vyi gavaryiti po angliski?” I answered - yes, although I was born here, but my parents are from Russia. Without a moment’s notice, the question of “Otkyuda??” blurts out. I always found this rather funny because finding a person or family in Russia is the same as when people ask me if I know “Bob” from Philadelphia. I wanted to say look lady, do you know how big Russia is??? I informed her that my father is from Russia, but my mother is from Baku in Azerbaijan. At this comment, the woman almost fell over and screamed “Baku?? Boyzhamoy!” I informed her that my mother’s maiden name is Shirin, to which I received a blank stare, but then casually informed her that my grandmother’s name is/was Raisa Averbuch. “Averbuch!!!! Znameynitye herorg Averbuch??” I responded “Da, that was my grandma, although I couldn’t comment on her surgical skills, only sewing”. In typical Russian fashion, she grabbed my arm forcefully and marched me into her husband’s hospital room.
Upon entering the room, a tall, very thin sickly man with jaundiced (yellow) skin peered back at me. At once, I knew that his condition had to do with his liver, and the outcome prognosis was poor. The lady introduced me to Sasha, her husband, who was much quieter and calmer than his wife. As I stated my “zdrastye” introductions, his wife interrupts me and exclaims “SASHA, TYI NYE POYVERISH KTO ONYA!!!” She then tells him who my grandmother is to which he states that he went to kindergarten with my own mother Nana. It was amazing that in a 1200 bed hospital, after only several weeks in a city of 10 million people, we had this chance encounter. As we chatted briefly, a thought came to me. I realized that the Baba Raia I was raised with, was a much bigger figure than the blenchiki making lady who used to wrap bones in dinner napkins for Tima our previous dog to enjoy.
My several minutes of nostalgia with this family about my grandmother had clearly made their day. The respect and awe they had for a woman that is no longer here with us was clearly evident in their faces. And a day for a man like Sasha, when you don’t know if you will live or die means a great amount.
So babushka, if you are reading or listening to this story, I want you to know that you are still touching and saving lives, and this story will be told for many more years to come.
Младший брат Руты Кастальской. Сегодня он серьезный специалист по маркетингу в Сан- Франциско.
It’s funny how your memory of someone can be so different from the actual memories you have of them. When I picture my grandmother, I think someone who was tough as nails – she had a loving side, for sure – but in a steely, clenched-jaw kind of way. It might have something to do with the way that Russians take pictures: if you smile it means you’re weak. I can only assume this is some remnant of soviet propaganda meant to intimidate capitalists and frighten children.
Now the irony here is that although I picture her as this Thatcher-esque iron lady, when I sat down to write my memories of her - all I could come up with were the things she said and did that made us all laugh. And so – rather than reinforce the purse-lipped image of babushka – I wanted to share a few memories of her that brought us to tears…in a good way:
• When she yelled ‘ya shas zayeadu v’ooshey, ya teybah dam!’ when we were misbehaving
• Her obsession with Novya Ruskiya Slova
• The time that she explained to everyone what a ‘mudak’ was (after my mom and Genya visited a museum called a mu.dac)
• Her passyances
• How she would listen to her stories on Russian Radio at near-maximum volume – and my dad would yell “Rayeeseelinishna! Veas dom shatayitsa!!” She would then make it louder
• When – during my bris – she had to approve everything the mohel did and how she would repeatedly switch glasses so that she see better
• When she caught Ruth and I trying to throw out the awful kakleate that mom made for dinner - and when we came back there were more on our plates and she yelled “it’s magic!”
• That one time when we were babysitting Anna Miller’s dog Benjik and she was the only person that could control him
• How for some reason she really like Gary and would chat him up every time he came over for dinner with Ruth
• How she and my dad would always be the first people up in the mornings – and they would discuss politics/life/Russian authors/etc. – and they secretly became great friends
• When my dad’s “laser business idea” involved her managing the actual laser and she was totally onboard with it (tyoo tyoo tyoo)
• That she stayed up all night making Napoleon cake for my birthday because she knew it was my favorite
• When my dad would scream at us for incorrectly answering our weekly math problems – so at some point she just started sneaking us the answers.
While those are some of my favorites – there are certainly many, many more. Babushka had a personality and a sense of humor like few others and hopefully these memories are a testament to that fact. For this and many other reasons, we remember her dearly and miss her greatly.
В трехэтажном доме на углу улиц Дмитрова и Кирова дружно жили пять армянских семей и одна еврейская в составе дедушки, бабушки, мамы, папы, меня и Наны. Мама моя довольно сносно объяснялась на армянском. Да и я могу, даже сейчас, связать пару слов и особенно ругательств. Стена к стене от нас жила семья Акоповых. У Акоповых было три сына. Старший – мой ровесник и близкий приятель Лева, средний Карп - Карпушик и младший Грант – Рантик. Маленький Рантик был очень симпатичным ребенком, и взрослые любили с ним цацкаться. Потом Рантик вырос, женился на замечательной девушке Нелли. Теперь они живут в Эстонии. Нелли всегда очень дружила с мамой, и вот, узнав о нашем юбилейном проекте, прислала письмо.
Независимо от того, как близко люди знали Раису Ильиничну, память о ней они сохранили на всю жизнь.
Татьяна Чиркова (Лос Анжелес)
[править]"Женечка как-то по дороге на работу во ВНИИ Олефин сказала: я сделала малосольные огурцы - ТАК старалась! Геня попробовал, сказал: Мамины более "хрумкие". Женя: КАК эта женщина может быть великолепным хирургом и и ТАК готовить?"
"Маленькая женщина с мужским характером. 3 тяжёлых месяца в больнице, операция, прорвало операционные швы и мой ужас - лежу вся в кровище. Выходной день. Никого нет. И вдруг появляется Раиса Ильинична и своим командным голосом говорит - наконец- то! Теперь все будет хорошо. Я ей поверила. Не верить ей было невозможно. Она очень умела вселить уверенность."
