Артемьева И.Н. Жизнеописание русской коммунистки

Артемьева Илария Николаевна. Жизнеописание русской коммунистки

Родилась я 18 февраля 1922 года в Царицыне.Я, мама и сестра летом 1930-года переехали в Баку, где уже проживали две мамины сестры и ее младший брат.

Баку

Баку это жемчужина Востока, где градостроительная экзотика старого города сочетается с объемами европеизированных зданий в несколько этажей, с фасадами, украшенными лоджиями, эркерами со стрельчатыми арками и каменными кружевами карнизов и балконных решеток. Город, возрастом почти 900 лет, строился на отрогах чаши элипсообразной бухты, как бы распираемой по наибольшему диаметру двумя мысами. Один, на юго-востоке, оканчивался холмом "Шишкой" с маяком; другой, на северо-востоке, с плавно снижающейся к морю частью отрога, был ближайшим к городу курортом Зыхом. Древняя часть города начиналась в центре бухты широким бульваром, отделенным от моря каменным парапетом.

В описываемое время, между бульваром и дореволюционными жилыми кварталами пролегали дорога и трамвайные пути. За кварталами находилась территория ханского дворца со всеми службами. Справа от этой территории, если смотреть на город со стороны моря, высилось мощное тело "девичьей башни" Кыз-галасы. По преданию, хан построил эту высокую башню для бедной красавицы, девушки, которую он выбрал в жены. Она не любила хана и была предназначена другому, юноше-бедняку. Обещая выйти замуж за хана, когда будет построена башня, девушка вместо этого взошла на ее вершину и бросилась с высоты в море. Море в то время плескалось у подножия башни.

Слева, там, где оканчивался бульвар, вверх, в горную часть, шла улица, до войны называвшаяся Коммунистической, которая пересекала самый респектабельный район города. На ней располагались все административные здания Баку и Азербайджана.

Для меня же самым замечательным на ней было угловое здание филармонии, на перекрестке Нагорной улицы и Коммунистической, построенное на стороне, обращенной к морю. Кроме зала, где концерты исполнялись зимой, у нее была большая терраса с оркестровой раковиной. Пол террасы был выложен белыми каменными плитами, а вся площадка с видом на море окружена также белой балюстрадой. Летними вечерами под чарующие звуки Моцарта, Узеира Гаджибекова или другого композитора можно было любоваться с террасы волшебным ожерельем прибрежных огней лежащего внизу города, освещенного, кроме того, таинственным огромным ликом Луны, восходящей из-за моря и бросающей золотые россыпи в зеркало его черно-агатовых ночных вод.

Достопримечательностями бульвара, кроме его пышной южной растительности, дающей тень и приют в знойные дневные часы, были парашютная вышка и купальни. Парашютная вышка приманивала всех новизной ощущений и новым видом спорта.

Купальни

А купальни… Купальни были верхом деревянного зодчества и искусства, предназначенными для древней услады человечес кого тела: купания в море и "поджаривания" его под южным, подчас беспощадно-жгучим солнцем.

Путь к купальням вел по деревянному мосту, далеко уходившему в море, почти на середину бухты, туда, где глубина моря достигала нескольких метров и была такой, что можно было безопасно нырять в воду с трамплина.

В плане сооружение представляло несколько прямоугольных закрытых помещений, разъединенных между собой узкими проходами, с дверьми, ведущими в отделения для детей, женщин и мужчин. В них находились шкафчики для одежды, скамейки и бассейны.

Каждым бассейном была решетчатая, пропускающая с боков и снизу живую морскую воду, большая клетка из деревянных брусьев; глубина ее менялась, но максимальная давала ощущение дна, и утонуть в таком бассейне было невозможно. Искупавшись, каждый по лестнице мог подняться наверх, на плоскую крышу, где были устроены лежанки, на них можно было обсохнуть и загорать.

По периметру крыши была стрельчатая, с поперечными переплетениями ажурная ограда. Снаружи все фасады были украшены деревянной резьбой, карнизиками, резными фигурными деталями, благодаря которым вся купальня казалась воздушным замком, повиснувшим между небом и голубым морем. Особенно это зрелище было незабываемым с бульвара в ясные дни, когда море блестело под солнечными лучами.

Нагорный парк

Поднимаясь выше, влево, за филармонию, дорога вела в нагорный парк, до войны называвшийся парком имени С.М. Кирова. На самой высокой его точке был поставлен памятник Сергею Мироновичу Кирову, который в годы становления Советской власти в Азербайджане вел активную работу среди местных рабочих.

Парк своеобразно расположен на террасах, восходящих параллелями к вершине. Зрелище ночного города оттуда было еще великолепнее, чем с террасы филармонии. И вообще, всегда, думая об этом парке, почему-то вспоминаю о садах Семирамиды одном из чудес света. Парк в Баку— чудо Востока.

Баку, кроме восточных чудес, имел промышленные заводские районы, которые, главным образом, расположены от центра вправо, к Зыху. Здесь находились заводы по переработке нефти, нефтеперегонные заводы. Это были районы, называемые "Белый город" и "Черный город". Влево от центра, до нефтяного промысла Биби-эйбата, по нагорной части была жилая застройка, внизу шла трамвайная линия, у самого моря располагались торговые склады, пристани для морских судов.

Баилов

Когда мы приехали из Царицына, Баку встретил нас жаром южного солнца. Жить стали у тети Шуры, в конце Баилова, района, где булыжная мостовая вела вниз к нефтяным промыслам Биби-эйбата. На правой стороне дороги один к другому лепились белые одноэтажные дома с плоской крышей. Сзади этих домов были внутренние дворики. Жилые помещения в этих домах трудно было назвать квартирами. Со двора, у входа в дом, был навес, где совершались все бытовые дела. От навеса дверь в большую комнату-прихожую, потом далее еще комната и пространство, отгороженное занавеской. Семья тети Шуры это три человека: она, ее муж, Вилли Августович Берлин, и Ирочка, ее дочь, моя ровесница.

Не успев приехать, мы, дети, побежали к морю. В воздухе, напитанном запахом керосина, нефти, чувствовалось и свежее дыхание соленого ветерка.

Меня, выросшую на Волге, у большой воды, море интриговало, я хотела его скорее увидеть, подружиться с ним… Но оказалось, что самое теплое море может быть коварным, особенно для тех, кто впервые встречался с ним.

На Баилове была спортплощадка, расположенная у берега моря. Она находилась справа от высокого прибрежного холма "Шишки". "Шишка" входила в расположение военного порта, который был за ней. На холме был сторожевой пост и маяк.

Войдя в калитку спортплощадки, мы попадали в небольшую рощу, спускавшуюся к морю. Дорожка вела вниз, на площадку. В море уходил длинный деревянный мост, от которого слева и справа вели ступени к воде, а заканчивался он вышкой с трамп-линами для прыжков. Справа от моста была лодочная стоянка.

Площадка была размечена под игровые поля, посыпанные песком, а сам берег был покрыт галькой. Не долго думая, я полезла в море прямо с берега, не замечая, что около самого берега вода имела цветные разводы, а многие камешки слега покрыты мазутом. Этого "слегка" было вполне достаточно, чтобы через несколько минут мои руки, ноги и тело оказались измазаны нефтью.

Заметив это, я выскочила из воды и, полуодевшись, под смех и свист местных мальчишек, помчалась домой. Тетя Шура, тоже смеясь, встретила меня, глотавшую от обиды слезы: "Ну вот, окрестилась в море, теперь еще надо попробовать голову кутума и будешь настоящей бакинкой". Кутум это рыба Каспия, а ели ее, насколько мне помнится, копченой.

Тетя Шура нагрела воды и с керосином, песком и мылом прямо под навесом в корыте смыла с меня мазут. Это было одно из самых сильных первых впечатлений от Баку.

Бакы по-азербайджански - город ветров. Преобладали на Апшеронском полуострове норд - ветер, дувший с гор в море, и моряна - ветер с моря. Норд приносил песок, который иногда хрустел на зубах и попадал через окна в помещения, но зато отгонял прибрежный мазут в море. Моряна теплый, дующий с моря ветер, пригонял оттуда целые поля жирного мазута. Именно в моряну через несколько лет сгорела спортплощадка. Горело море, горел мост, вышка, пострадал спортзал.

Мама

Благодаря своему обаянию, красоте и трудолюбию, мамочка сравнительно быстро нашла свое место в нефтяной жизни Баку. Образование у нее было всего четыре класса приходской школы, где у нее был любимый учитель, Карп Герасимович. Любовь ученицы к своему учителю была взаимной, так как мама была очень способной. Но жизнь заставляла думать о заработке, а не о дальнейшей учебе.

С девяти лет, помимо школы, мама посещала свою родственницу, портниху, которая научила ее своему ремеслу, и в 12 лет ее ученица шила самостоятельно простые вещи. А дома, насколько я помню, мама шила нам детям и себе все: от белья, рубашек, трусиков, лифчиков до верхнего платья, пальто. Тогда ведь не было колготок, носили чулки, пристеги вающиеся резинками к лифчикам или поясам; так было у всех, у детей и взрослых.

Мы часто носили платья и пальто, перешитые мамой из ее старых вещей, но она умела найти фасон и сделать что-нибудь оригинальное. Это был или комбинированный из двух вещей сарафанчик, или отделанное бархатным воротнич ком платье, или что-нибудь другое, подобное. Мы, дети, никогда не чувствовали себя ущербными, бедными в сравнении с нашими подругами. Жили голодно. Вместо сладостей местная детвора, в том числе и мы с сестрой, лакомились ягодами черного и белого тутовника (шелковицы). Деревья эти росли в скверах, посредине многих улиц, по всей их длине. Ягоды были доступны всем, кто не ленился потрясти стволы. Мама подрабатывала шитьем, а также не теряла связь с папой. Наш папа умер перед самой войной.

Приехав в Баку, вначале мама работала на бирже труда. Но оттуда сравнительно быстро ушла и устроилась лаборанткой в Азербайджанский научно-исследовательский институт (АзНИИ), к замечательному советскому ученому, геологу-нефтянику, профессору Павлу Павловичу Авдусину.

П.П. Авдусин сыграл большую роль в жизни нашей семьи. Он воспитал маму как геолога. Не имея специального образования, но все время учась под началом Павла Павловича, мама за десять лет выросла в хорошего специалиста, которому в 1942 году доверили петрогра фическую лабораторию в Нордвикской геолого-разведочной экспедиции Главсевморпути, и этой лабораторией она заведовала в течении почти 10 лет. Она одна из первых женщин была награждена значком "Почетный полярник" и имела какое-то морское или геологическое звание и медаль "За трудовую доблесть в Отечественной войне". Павел Павлович из Баку был призван в Москву Сталиным как крупный специалист -нефтяник. Он был назначен старшим геологом Советского Союза. С его именем связаны открытия многих нефтяных месторождений на Урале, Эмбе, на Севере, например, на Таймыре и других местах.

Мама все время поддерживала связь с Павлом Павловичем, его семьей, переписываясь, по возможности, регулярно. Делаю эту оговорку, так как почта в годы войны и после нее, да и связь с Севером, Заполярьем была ненадежной, не всегда авиация могла доставлять вовремя посылки и письма. Средства навигации на Севере только-только осваивались. Не было совершенной техники, обеспечивающей полеты в долгую полярную ночь. Были трагедии и потери.

И еще несколько слов о П.П. Авдусине. Он, как многие другие, отдал свои знания, силы, энергию своей Родине, работая на пределе. Были частые ночные вызовы к Сталину. Бытовые условия в Москве он имел такие, что не мог спокойно работать, когда нужно, дома. Семья его, жена и дочь, занимала две небольшие комнаты в коммунальной квартире, которая находилась на четвертом этаже. Дом не имел лифта.

В последние годы, перед кончиной, Павел Павлович был болен, сердце не выдерживало, но он ничего не считал нужным изменять в своем быте. Ему некогда было думать о себе. Стране нужна была нефть, горючее для самолетов, танков, и она, как и до сих пор, требовала человеческих жертвоприношений. П.П. Авдусин ушел из жизни пятидесяти шести лет.

Приведу по трудовому списку и трудовой книжке ее постоянный профессиональный рост. Он очень показателен. Простая женщина из небольшого волжского городка, без высшего образования, благодаря неутомимому труду, стала высококвалифицированным геологом, руководителем лаборатории.

С 9.10.1931 г. лаборант петрографической лаборатории АзНИИ.
С 10.03.1932 г. старший лаборант петрографической лаборатории АзНИИ. С 1934 по 1938 год она была командирована АзНИИ на работу в трест Сталиннефть, на промысел, где организовала петрографическую лабораторию. Нужно знать, что представлял собой в те годы бакинский нефтяной промысел, чтобы понять обстановку, в которой мама занималась организацией лаборатории. Промысел треста Сталиннефть располагался в низине Биби-эйбата.

Лес нефтяных вышек, допотопные "качалки", выбирающие из глубины земли нефть, дороги и дорожки из песка и булыжника, а на поверхности лужи нефти. Все вокруг пропитано нефтью, даже одежда рабочих, не очень хорошо понимающих по-русски. И это в течение четырех лет.
С 12.03.1934 г. заведует петрографической лабораторией нефтяного промысла им. Сталина в Баку.
С 13.03.1938 г. вернулась в АзНИИ на должность петрографа.
С 27.09.1941 г. старший лаборант кафедры геологии нефтяных и газовых месторождений Азербайджанского индустриального института. Еще в 1940-году моя мама получила предложение о назначении петрографом в Усть-Енисейскую экспедицию Главсевмор пути. Но пока велись переговоры об этом, началась Великая Отечественная война, и поездка была отложена. Она состоялась только в 1942-году. Ко времени выезда на Север я закончила десятилетку и работала тоже в АзНИИ чертежницей и художником по зарисовке микрофауны.

Моя мама не имела специального геологического образования. Но, работая в Баку в Азербайджанском научно-исследова тельском нефтяном институте, она закончила двухгодичные курсы петрографов при этом институте и приобрела специальность петрографа-иммерсиониста. О первой ее самостоятельной работе следует рассказать.

Дом у подножия Шишки

После переезда в Баку мы недолго жили на бибиейбатском спуске. Дяде Васе, а он был начальником баиловской тюрьмы, дали новое жилье в одноэтажном доме рядом с работой, у подножия Шишки. Вход в квартиру был со двора через маленький коридор, слева и справа располагались две квартирки. Мы жили справа. Входили в проходную комнату, в которой вдоль прохода висела занавеска, за ней и было наше жилище. Тетя Шура с семьей обосновались в дальней комнате.

Наш дом был частью одноэтажного "П-образного" квартальчика из низких с плоскими крышами жилищ. По существу, это были сакли, какие строили в горных селениях, аулах на Кавказе. Внутри был двор, засаженный зеленью. Запомнились кусты олеандра, с весны до осени покрытые пахнущими розовыми цветами. Вход в квартирки у всех был со двора.

Мы многое пережили за годы проживания по этому адресу. И постройку новой двухэтажной со светлыми классами и большим залом школы, куда переехали из старой саклеобразной. И пожар на спортплощадке. И пожар на Биби-эйбате, где загорелась фонтанирующая нефтью скважина, вышка. От него над всем городом висела черная туча. Иногда с подножья Шишки видны были сполохи пламени, горела большая площадь промысла. Гасили пожар вручную, надвигали стальную плиту на скважину. Были жертвы среди рабочих и пожарных.

Пережили мы и трагедию в семье умерла от менингита моя двоюродная сестричка Ирочка. Ее хоронила вся школа. Девочка была отличница, активная общественница.

Переезд в новый дом

В 1935 году маме дали две комнаты в построенном для АзНИИ новом доме.

И я опять попала в саклеобразную старенькую школу, где закончила семь классов. Пишу "дали" две комнаты: так же, как и предыдущее, жилье дали дяде Васе. Да, при Советской власти квартиры или комнаты люди, нуждавшиеся в жилье, получали бесплатно. Оплата в дальнейшем была мизерная, главным образом, за газ, воду и свет!

Район Баку, в который мы переехали, назывался Завокзальным и располагался за Сабунчинским вокзалом, откуда уходили местные поезда в пригороды, где были нефтяные промыслы: Сабунчи, Суруханы, Балаханы и другие.

Мы жили на улице Чапаева. В то время она и прилежащие к ней территории были еще "девственными", покрыты песком и кое-где глиной. Ни плит, ни асфальтовых дорог не было. Да и ездить по ним было некому. В нашем доме в пять этажей с четырьмя парадными машина была только в одной семье у Кондратенкова, профессора. Изредка по улице важно цокал своими копытам ишак, а его хозяин кричал нам: "Ви-но-град, са-ар, ин-жир!". На ишаке в двух больших корзинах азербайджанский дехканин привозил в город на продажу плоды своих трудов.

Вокруг были редкие постройки жилые и разные служебные дома. Кругом много пустырей, среди которых островками обосновались небольшие слободки из одноэтажных белых с плоскими крышами домиков. Через улицу, напротив нашего дома, была слободка, которой проживали местные "урки". Об этом и о том, что они курили анашу, говорили шепотом. На улице, на скамейках часто сидели мужчины, в основном молодые. Иногда, сидя на корточках в кружок, играли в орлянку, среди них были и наши школьники.

Километра 1,5—2 за этой слободкой немного вправо была молоканская, где жили молокане — одна из сект духовных христиан, а за ней поле, куда наша спортсекция ездила на велосипедах тренироваться. В апреле месяце поле покрывалось цветами диких маков. Это было незабываемое зрелище яркого красного моря. И сами мы, в красных майках, загорелые, были его частицей.

В Баку апрель был самым ласковым солнечным месяцем. Потом наступала жара. В песке можно было сварить вкрутую куриное яйцо. Доходило до 50 градусов. Но молодежь наша не очень чувствовала в то время жару. Зато потом, когда в 1948 году, пройдя войну и закончив в Москве институт, я приехала в свой город, то чуть не упала в обморок в трамвае. Пришлось сесть на скамейку, на которую обычно не садилась, так как можно было запачкать одежду: рабочие с нефтяных промыслов в то время, не снимая своих спецовок, возвращались в них домой. А спецовки даже в воздухе пропитывались парами нефти и ее производных.

Продолжаю описание нашего района. Наш дом торцом выходил на улицу Чапаева, по которой проходил трамвайный путь. Справа от нас была последняя остановка трамвая кольцо. На кольце выходили работающие на металлическом заводе имени Лейтенанта Шмидта, спускаясь к нему вниз, направо по ходу трамвая. Налево от нашего дома была предпоследняя остановка, на противоположной стороне которой, из трамвая можно было прямо пройти в ворота сада. В нем много было акаций, туи и других южных деревьев и кустов. Справа, ближе к "хулиганской" слободке, к саду примыкала большая танцплощадка. К ней вел подход широкими ступенчатыми маршами. Слева за садом была построена наша новая школа.

Кто-то из советских писателей сказал, что "в СССР дети это привилегированный класс". Да, действительно, для нас делалось очень многое, чтобы из детей выросли образованные, смелые люди, которые в трудную военную пору спасли СССР.

Наша школа была вторым домом для детей, и они были ее хозяевами. Светлые, большие, высокие классы и кабинеты. Почти для каждого предмета был свой, оборудованный по соответствующей тематике приборами, плакатами, разными пособиями. Кроме кабинетов физики, химии, биологии, ботаники и других, которые располагались на втором этаже, здесь же был большой светлый зал. Слева в зале была низкая эстрада, на которой у окна стоял рояль, по стенке стулья, на другой стороне спортивные снаряды: брусья, конь и другие.

В свободное время дети приходили в школу запросто. Двери ее были открыты до позднего вечера. Каждый школьник мог заниматься в одном или нескольких кружках: в шахматном, стрелковом, волейбольном, играть в лапту (обычно во дворе за школой); наконец, в зале часто устраивались танцы. Если, например, собиралось полгруппы человек 10—15, кто-нибудь шел к дежурному преподавателю с просьбой открыть зал, и двери отпирались. Танцевали или пели, а также готовили выступления, спектакли для праздников. Музыкальными занятиями и танцами занимались без руководителей: кто-то умел играть на рояле, петь умели почти все, но были и талантливые солисты.

Кроме классов и кабинетов, в школе были две мастерские: столярная и слесарная, для уроков труда. И мальчики и девочки делали табуретки, обпиливали какие-то металлические изделия. Помню, мне достался чугунный утюг, и я должна была напильником отшлифовать его подошву.

Школьным занятиям в мастерской я обязана владением штангенциркулем, кронциркулем, нутромером, а уж о молотке и плоскогубцах говорить нечего. Все это пригодилось мне в дальнейшей жизни. "Женскими" специальностями: шитьем, вязаньем, вышиванием учиться в школе мне не надо было. В нашей семье с самых малых лет дети должны были все это уметь. Сами штопали дырки, пришивали пуговицы, даже прометывали вручную петли, что считалось сложной операцией.

В тридцатые годы XX века школы были в основном семилетними и четырехлетними. В новой школе предполагалась в будущем десятилетка. Наша группа в новой школе вначале была в восьмом классе, потом в девятом и десятом. Таким образом, мы были первым выпуском школы №142.

Без ложной скромности скажу, что я была способной девицей: училась отлично. По математике вместе с Колей Васильевым мы были первыми учениками, предмет мне давался, и я его любила. По физике была любимой ученицей нашего замечательного педагога Петра Васильевича Моисеева хорошо рисовала, имела по наследству от мамы тягу к пению и знала много песен, популярных в то время. И вообще, во мне била энергия и стремление "объять необъятное". А так как Козьмы Пруткова я еще не знала, то пыталась это воплотить.

Полгода ездила в городскую художественную студию, где у меня в натюрмортах были неплохие успехи. Но много времени было жаль тратить на переезд в центр города и обратно. А в школе столько соблазнительных занятий! Игра и соревнования в шахматы, в волейбол, особенно интересный тем, что мы, дети, играли со взрослыми в Доме культуры нашего шефа завода имени Лейтенанта Шмидта; занятия в стрелковом кружке: изучение материальной части винтовки и стрельба на полигоне за городом, сдача норм на значок "Юный ворошиловский стрелок". Наконец, политзанятия. С нами, только что вступившими в комсомол, их проводил студент политехнического института. Было ново и интересно.

Все занятия в кружках были бесплатными. Считалось, что так это и должно быть в стране, которая строила социализм и коммунизм.

Не обошел стороной наших родных 1937 год. Вначале был арестован дядя Вася, муж тети Шуры. Несмотря на то, что он состоял в свое время в отряде латышских стрелков, одной из преданных частей Октябрьской революции, был, как участник гражданской войны, награжден орденом Красной Звезды, его обвинили и отправили в заключение как врага народа.

Много лет спустя я узнала, что еще до войны он был освобожден без права жить в больших городах, в том числе и в Баку. Временно устроившись где-то на Волге, он вызвал тетю Шуру. Но жизни у них там не получилось. Она вернулась обратно к тете Тосе, у которой жила после ареста мужа, так как ее выселили из квартиры. А дядя Вася уехал на родину, в Латвию. Там женился на молодой латышке, которая родила ему шестерых детей.

Трагически сложилась также судьба мужа моей крестной, тети Тоси. "Дядя Боря" таким был партийный дореволюционный псевдоним большевика Филиппа Григорьевича Охрименко, простого украинского крестьянина. После Октябрьской революции он стал учиться, закончил партийную школу и тогда, когда я его знала, он уже был одним из редакторов газеты "Бакинский рабочий", образованным человеком, общительным, до 1937 года хорошим семьянином. Но вдруг этот приятный человек и хороший отец своему маленькому сыну Леониду загулял. Да так, что ушел из семьи к другой женщине. Тетя Тося переживала разрыв, но скоро справилась с этим и вышла замуж вторично, за вдовца Осипа Лазарьевича Жуховицкого, который поселился у нее со своим сынишкой, ровесником Лени.

В начале 1937 года к тете Тосе пришла ее приятельница, еще по редакции "Бакинский рабочий", и по секрету сообщила, что дядю Борю собираются арестовать по 58 статье. Она уговорила тетю Тосю предупредить его, чтобы он скрылся из Баку. Но дядя Боря сказал, что никуда не поедет, совесть его чиста, он не виновен ни в чем и останется в Баку. По-видимому, у него были недруги, которые оклеветали честного большевика. Вскоре дядю Борю арестовали, и никто из наших родных с тех пор ничего не знает о его судьбе.

Беда не приходит одна. В то же время заболел дифтеритом маленький Леня. Ему грозило удушье. Тогда эта болезнь считалась неизлечимой. Никаких антибиотиков не было. Единственным средством от смерти была операция снаружи вставлялась металлическая трубка, через которую больной мог дышать. Но врач предупреждал, что при этом травмируется щитовидная железа и такая операция может сделать неполноценным мужчину и психически ненормальным человека в зрелом возрасте. Тетя Тося была согласна на все и всю последующую жизнь она несла крест из-за своего сына. Леня смог закончить кулинарный техникум после школы, а дальше был уже невменяем. Однажды, когда пришла комиссия, чтобы подтвердить его невменяемость, Лелик у плиты "приготавливал бульон" из своего старого ботинка, который кипятился в большой кастрюле…

Слава Богу, что помешательство у моего двоюродного брата было тихое. В быту он был спокойным, чистоплотным, но замкнутым человеком. Он умер в 50 лет, вскоре после кончины своей, беззаветно любившей его мамы.

Первый заработок

К окончанию восьмого класса мы с мамой начали думать о том, что в каникулы я могла бы подработать, чтобы немного приодеться, так как выросла из старой одежды, которая состояла из перешитых и неоднократно перелицованных старых как маминых, так и наших одеяний.

Климат благословенного Азербайджана с его жарким летом и теплой зимой, когда температура всегда была выше нуля, позволял обходиться самыми легкими одеждами. Зимой и летом ходили в резиновых тапочках или чувяках и носках. Не могу вспомнить ни одного своего пальто. Его просто не было.

В старших классах я зимой ходила в так называемом троакаре, балахонистом, чуть расклешенном книзу, длинном то ли жакете, то ли коротком полупальто. Троакар мама перешила из своего старого зимнего пальто. Он был на подкладке. Высокой девице старшего класса хотелось иметь кожаные туфли и хорошее платье.

Мама рассказала начальнику своего отдела, что у меня есть склонности к черчению и рисованию, и он предложил мне выполнить несколько геологических разрезов по данным разведки нефтяных буровых скважин. На длинных рулонах бумаги надо было вычертить профили с указанием всех встречающихся пластов горных пород, попадающих в разрез, с их толщиной, условными обозначениями; глубину залегания пометить цифрами, надписями и раскрасить в соответствии с принятыми в геологии правилами. Предположив, что эту работу я смогу выполнить за два месяца, положили мне оплату 500 рублей. В том же отделе у молодого инженера месячный оклад был 400 рублей.

Работа мне нравилась, и я с воодушевлением принялась чертить и раскрашивать эти длинные рулоны. Все задание было выполнено за один месяц, и мамин начальник похвалил меня. Зато бухгалтер, когда я пришла получать заработную плату, очень возмущался, что мне, девчонке, школьнице 14 лет, надо было выдать такую большую сумму.

Из самой лучшей кондитерской в центре города я привезла пирожные, и мы с семьей и моими подругами отметили мою первую зарплату. Далее надо было купить красивые кожаные туфли. В этом помог муж маминой, еще царицынской, подруги, Клавдии Георгиевны, обосновавшейся вслед за нами в Баку и вышедшей замуж за главного инженера бакинской обувной фабрики.

Нет слов, чтобы воспеть умение и художественный вкус кавказских сапожных дел мастеров обуви, особенно женской. Они могли создать такую универсальную колодку, благодаря которой изготовленные туфли обеспечивали комфорт как для безупречно красивой ножки, так и для ноги с изъяном, выступающими косточками, плоскостопием или другими дефектами. Кожа обрабатывалась так, что туфли никогда не были жесткими, и носок, и задник удобно облегали любую ногу, подчеркивая ее красоту и скрывая недостатки. Этому способствовали также фасон, украшения и детали.

Мои туфли были очень нарядные. Они были белые, тонко украшенные черным лаком. Лаковым был носок, красиво очерченный уголком. Слева и справа от носка прорезаны дырочки диаметром 3—4-миллиметра, по краям окаймленные черным кантиком, а внутри с крохотным белым кружком. На подъеме небольшой вырез, а над ним красивая пряжка. Каблук, в меру высокий, стройный и устойчивый был покрыт черным лаком.

За свою долгую жизнь много обуви я износила, начиная с солдатских ботинок, сапог, кирзовых или сшитых из зеленых палаток, летних, во время войны и на стройке, простых и дорогих туфель и босоножек московских и ленинградских фабрик ("Парижская коммуна", "Победа", "Восход" и др.). А импортных… — и голландских, и чешских, и венгерских, итальянских и других, всяких. Пожалуй, только две пары могли сравниться с бакинскими. Одна нарядные французские лаковые туфли легкие, очень удобные, приглушенно оранжевого колера, и румынские светло-коричневые туфли с металлическими украшениями.

Не знаю, какова современная технологическая обстановка в бакинской обувной промышленности, но если традиции довоенных лет не потеряны, то на ленинградском рынке кавказская обувь нашла бы своих покупателей и была бы вполне конкурентоспособной.

Конечно новые туфли были моим богатством. В них я была на выпускном вечере после окончания школы, на приеме в Кремле у Сталина, изредка ходила на танцы и вечера в довоенный Московский инженерно-строительный институт (МИСИ). К большому горю, в московском студенческом общежитии нашу комнату обокрали. Кому-то приглянулись мои туфельки…

Мой велоспорт

Однажды в нашей школе замаячила длинная худая фигура белобрысого школьника. Он из другой школы поступил в класс, на один год моложе нашего. Тем не менее, этот юноша держался очень авторитетно и самостоятельно. Он был спортсменом ДСО "Спартак", занимался в велосекции. Чем-то я ему приглянулась, и он стал агитировать меня вступить в спортивную секцию. Оказалось, что в это время в среде спортивных обществ почти не было женщин. А по условиям новых правил без женских команд общество не допускалось к соревнованиям.

У меня был дорожный велосипед, на котором со своими школьными друзьями я ездила за город на прогулки. Уговорила свою подругу Шуру Полякову, и мы вступили в велосекцию "Спартака". У Шуры не было велосипеда, но она получила его из резервов спортобщества. Так мы стали костяком его женской команды и в последующие три года выигрывали почти все соревнования на чемпионатах Азербайджана.

Вначале тренировались на дорожных машинах. Ездили в окрестности Баку два раза в неделю в рабочие дни после занятий, подальше в выходные. Баладжары, Насосная, Першаги, Зых, Мардакьяны, Бузовны, Шапки, Загульба и другие поселки были конечной остановкой наших тренировок.

Правление ДСО "Спартак" располагалось в центре города, недалеко от памятника 26-ти бакинским комиссарам. В назначенное время собирались там, а потом кавалькадой ехали на тренировку. Впереди на гоночной машине восседал наш тренер Николай Соколов, за ним мы с Шурой, а за нами парами остальные велосипедисты, человек 20—25 ребят от 16 до 25 лет. Тренеру тоже было 25 лет. Он был ниже среднего роста, сухощавый, мускулистый, немногословный, но властный. Вначале, когда мы, девушки, появились в секции, он задавал такой темп,

чтобы не перегружать нас. Потом постепенно стал увеличивать скорости, а через 3—4 месяца мы ощутили результаты тренировок, показывая выдержку и приемы езды уже лучше некоторых мальчиков.

Группа была многонациональной. Основной костяк из русских: брат тренера Аркадий Соколов, Толик Дубинин; тюрки Фридон Баширов, Муса Мир-Касимов, грузин Ираклий Кавсадзе, армянин Егоян Сергей и другие. Меня и Шуру они боготворили, заботились, помогали менять и чинить камеры, убирать восьмерки у колес, чистили наши велосипеды, в холод укрывали своими пиджаками. В общем, делали все, чтобы мы оставались в секции и показывали хорошие результаты. Была дружеская, теплая атмосфера в коллективе.

Основной задачей тренировок была физическая подготовка, выработка мышечной подвижности ног. Но кроме этого, нас учили тактическим приемам, которые необходимо применять во время соревнований. Трека в Баку не было. Соревнования проходили на шоссе или кросс по бездорожью. Для женщин дистанция по шоссе была 50-километров, для мужчин 100. Трасса за городом выбиралась на Зыхе или в районе Баладжар и Насосной.

При гонках на личное первенство вначале следовало не вырываться вперед, а занять место за лидером. На языке велосипедистов "сесть на колесо". Эта позиция позволяла сохранить силы при сопротивлении ветру. В таком положении рекомендовалось оставаться на большей части пути. Если из группы вырывался новый лидер, переметнуться за ним. Во время гонки все время надо быть начеку. Ближе к финишу следует сделать рывок и оторваться от лидера и первой группы велосипедистов, выкладывая все оставшиеся силы, чтобы прийти первым.

Чтобы затруднить преследование, опытный спортсмен может применить прием, называемый "сделать коробочку": вырываясь вперед, пересечь путь противнику и своим задним колесом ударить по переднему колесу лидера, который от этого теряет темп, скорость, а иногда это ведет к падению и свалке группы велосипедистов, следовавших рядом. Эти тактические приемы применяются на гонках до сих пор.

В дальнейшей жизни, особенно на войне, мне очень пригодились те уроки, которые были посвящены умению падать. Сжаться в комок, голову втянуть в плечи, закрыть руками, поджать колени, не расставлять руки и ноги в сторону вот главное, что нужно делать, чтобы избежать ушибов, переломов и других травм.

Основными нашими соперниками были велосипедисты ДСО "Динамо", подшефном НКВД, очень богатом. В Баку в то время единственный стадион был у этого общества. Спортсменам выдавалась специальная форма из тонкого шерстяного трикотажа. Майки имели спереди два кармана, куда вкладывали алюминиевые баллончики с вставленными в пробки трубками.

Во время тренировок и во время гонок гонщик мог восстановить свои силы, подкрепляясь через трубки какао или шоколадом с молоком. На гонках, кроме этого, динамовцы получали шоколад. Нашим "шоколадом" был редкий в Баку черный хлеб, а чаще всего мы подкреплялись чуреками, лавашем и помидорами. Иногда в селениях у жителей покупали мацони в стаканах местную простоквашу.

Однажды летом нам повезло набрести у берега моря на виноградник. Хотели купить несколько кистей, отливающих зеленым янтарем спелых, заманчивых ягод. По каким-то причинам сад оказался заброшенным. И мальчики, и девочки, усталые от езды, отлично пообедали виноградом. Несколько раз, уже с рюкзаками, мы приезжали в этот, расположенный далеко за Зыхом, заброшенный уголок и привозили домой чудесный виноград "изабеллу", "дамские пальчики", "шаны" и другие сорта этого божественного растения.

Чтобы закончить историю периода моей спортивной жизни, расскажу еще об одном моем увлечении.

Мотоцикл

Как-то во время соревнований мне не повезло. Спустила трубка гоночного велосипеда, и я сошла с дистанции. Когда проходили соревнования, нас, велосипедистов, всегда сопровождали несколько человек из мотосекции "Спартака" на мотоциклах. И вот один из них взял мой велосипед, к другому сзади села я и таким образом отправилась домой. По дороге заехали в гараж, где ремонтировались и стояли мотоциклы. Там я познакомилась с руководителем секции Арамом Муратовым. С обычной своей любознательностью стала его расспрашивать о машинах, о том, как ездить на мотоцикле, и он предложил стать членом его секции. Женщин-мотоциклисток тогда в Баку почти не было. Меня прикрепили к старенькому "Красному Октябрю". Довольно быстро я освоила материальную часть, езду и получила права. Мне исполнилось 16 лет.

И вот "Спартак" получил с завода новую машину "Иж 8". Едем за город. Дорога идет в гору, огибая слева овражек мусорную свалку. Первый раз еду на новой машине. Чтобы подняться в гору, переключаю скорость, машина рванула, я не успеваю повернуть руль, чтобы обогнуть овражек, и вместе с урчащим, дрожащим стальным конем лечу с обрыва вниз на мусор. Машина, застопорив, забилась дребезжа, а меня понесло через руль дальше; по-видимому, теоретические навыки падения, которые изучались в велосекции, дали свои плоды: руки, ноги, спина и даже голова остались на месте, переломов не было. Только рассечена бровь над левым глазом, а под ним синяк.

Машину из оврага вытаскивали без меня. Горе-водителя отвезли домой. Промыли рану, синяк и опухшую щеку смазали бодягой. К счастью, мамы дома не было. Когда она пришла с работы, я старалась быть к ней все время правой здоровой стороной. Незаметно подпудрившись, в тот же вечер отправилась на танцы вместе со своими соратниками по вело- и мотоспорту.

Занятия в обеих секциях продолжались до окончания школы в 1938 году. Летом были последние велогонки, где мы с Шурой Поляковой успешно представляли ДСО "Спартак".

Годы после школы

К моменту окончания школы в 1938-году секретарь ЦК компартии Азербайджана Багиров обратился к местным комсомоль цам, окончившим школу, с призывом ехать в районы в качестве учителей русского языка, не хватало преподавателей. Мы с Шурой Поляковой, обуреваемые жаждой активно влиться в построение советского общества, способствовать ликвидации неграмотности, решили откликнуться на этот призыв.

Шуру направили в районный центр Бяли, где она проработала два года, после чего поступила в Бакинский институт физкультуры. Окончив его, много лет преподавала физкультуру в школах. Потом вела детскую секцию по плаванью в спортобществе ЦСКА. По существу, почти до 80 лет она занималась в местном бассейне, и многие сотни детей бакинцев прошли ее выучку.

После перестройки, в конце прошлого века, она уехала жить на север, в Кимры, что оказалось для нее смертельным шагом. Всю жизнь Шура, Александра Ивановна Полякова, не расставалась с южным теплом, только на лето приезжала к нам в Ленинград, на дачу. И Кимры, несмотря на благоустроенную квартиру, на которую она выменяла бакинскую, не приняли ее. Она простудилась, получила воспаление легких и скончалась, полгода не дожив до своего восьмидесятилетия.

Мир праху твоему, моя дорогая школьная и до конца жизни подруга, по существу, член нашей семьи.

Меня направили в Хачмасс, небольшой городок, славившийся яблоневыми садами, и имевший только одну русскую школу семилетку, где учились русские и азербайджанские дети.

Тут впервые в жизни мне пришлось столкнуться с ущемлением моего самолюбия. Школе не нужен был преподаватель русского языка, по этому предмету там уже были два учителя, муж и жена, имевшие высшее педагогическое образование. Мое назначение было ошибочным. Было очень обидно уезжать, не реализовав себя в патриотическом порыве, да, кроме того, я уже опоздала с поступлением в вуз. И домой возвращаться не хотелось, поскольку уехала в район вопреки желанию моей мамы.

Видя мое состояние, директор школы предложил вести математику в пятом и шестом классах, а также вечером по этому же предмету заниматься с родителями моих учеников.

Была эра всесоюзной ликвидации неграмотности, и я согласилась.

Так началась моя работа учителем. Ни методичек, ни конспектов у меня не было. Пользовалась только стареньким школьным учебником, а, главным образом, своими знаниями. Ученики меня слушались. Я была требовательной и строгой. К неуспевающим детям ходила домой, знакомилась с родителями и уже начала завоевывать авторитет и входить в школьный коллектив учителей.

Первым жилищем моим в Хачмассе была каморка в бараке. Барак это деревянный одноэтажный дом, внутри разделенный узким длинным коридором на две части. По левую сторону от входа с торца, видишь множество дверей в небольшие каморки, отделенные друг от дуга дощатыми перегородками, в которых подчас были щели. Через щель можно было видеть то, что делалось у соседа.

В моей каморке стоял топчан и маленькая тумбочка. Для другой мебели места не было. Рядом со мной жил холостой преподаватель нашей школы, азербайджанец лет тридцати пяти. Худощавый, выше среднего роста, мужчина запомнился мне щербатым ртом с темными зубами, поврежденными кариесом. Мне он казался стариком. Отношения между нами были официально-вежливыми.

По правую сторону коридора находились большие, метров 20-25, комнаты для семейных пар с детьми. Напротив моей каморки жили муж с женой и двумя маленькими девочками. Все "удобства" были на улице.

В первые осенние школьные каникулы я поехала в Баку. Мама подробно расспрашивала о моей работе и всех бытовых устройствах. После этого, получив информацию, решила поехать со мной в Хачмасс.

Через Хачмасс проходит железная дорога из Баку в Россию. Мы сели на электричку, и через несколько часов она доставила нас на место. Вылезаем из вагона. Неожиданно нас окружила группа азербайджанцев во главе с моим соседом с букетами в руках и радостными криками. К нашему величайшему изумлению, он стал представлять меня как свою невесту. Мама пришла в ужас. Кое-как успокоила всех, сказав, что надо еще подумать обо всем, что она, мать, не знала намерений "жениха" и так далее. Наконец двинулись к моему бараку. Оглядев мое жилище, она категорически заявила, что я должна покинуть каморку.

Договорившись с семейными соседями, что они на несколько дней дадут мне приют, она у директора школы потребовала для меня более приличное жилье. К счастью, в это время заканчивалось строительство кирпичного дома для учителей школы, и директор пообещал мне в нем комнату. Мама уехала, и вскоре я покинула семью, тепло и заботливо приютившую меня в бараке и спасшую от ухаживаний соседа.

Глядя на мои юношеские фотографии, можно понять моего самозваного жениха. Стройные ноги, тонкая талия, идеальная фигура. Каштановые волнистые волосы, уложенные валиком вокруг головы, и гладкая загорелая, обласканная солнцем и морем кожа вот мой портрет. И при этом полное равнодушие к мужскому полу. Только товарищеские отношения, сдержанность, никаких поводов к ухаживаниям, никакого кокетства. И тогда, и в дальнейшем почему-то именно эти качества совершенно необоснованно приводили к ревности и ярости жен моих некоторых сослуживцев.

В Хачмассе я впервые невольно была принята за "роковую" женщину. И эта история, только благодаря участию и помощи маминого сослуживца, не окончилась для меня трагически.

На зимние каникулы я опять собралась в Баку. Мой коллега, преподаватель русского языка, попросил купить ему набор вилок, ножей и ложек. Они с женой, молодая пара, получили жилье в том же новом доме, что и я, стали создавать свое хозяйство, а так как в Хачмассе магазин был очень бедный, он обратился с просьбой ко мне. Денег не стала брать, не зная, смогу ли выполнить поручение.

В Баку мне удалось купить столовые наборы, и в первый же учебный день утром, встретив своего соседа у порога дома, я отдала ему покупку. Он заверил, что деньги отдаст мне вечером.

Возвратясь после работы домой, я первым делом стала топить круглую железную печку. Другого отопления в нашем новом доме не было, и это занятие было первоочередным на дворе была, хоть и южная, но холодная зима.

Сижу на низкой скамейке у печки, подкладываю в нее дровишки, наблюдаю за палящим пламенем и умиротворенно согреваюсь, отдыхая от работы.

Вдруг со стуком открывается дверь моей комнаты, сзади кто-то врывается. И резкий женский голос неистово обрушивает на меня брань и обвинения, что я "заманиваю, отнимаю, подкупаю подарками ее мужа". От неожиданности немею, не могу встать, вся деревенею.

— Вот ваши деньги, кричит фурия и бросает на колени мне пачку. И тут меня охватило бешенство от несправедливых обвинений, обида, и, не помня себя, хватаю деньги и бросаю в огонь.

— Не нужны мне ни ваш муж, ни эти деньги, кричу уже вне себя.- На денежных купюрах портрет Ленина…

По дому, потом по школе и дальше распространился слух о том, что молодая учительница совершила преступление: сожгла деньги, на которых напечатан портрет Ленина…

Шел 1938—39 учебный год. Время обвинений и арестов "врагов народа". Меня вызывают к директору, какие-то люди допрашивают, что-то пишут. Я отрицаю свою вину.

В конце концов обстановка накаляется так, что я вынуждена уволиться с работы и уехать домой. Вслед за мной в Баку посылается "дело" о моем преступлении. Мне грозит суд.

Русская пословица говорит: не имей сто рублей, а имей сто друзей. Именно друзья, мамины сослуживцы и соседи по дому избавили меня от опасности.

В соседнем подъезде жила семья, в которой было двое детей, друживших с моей младшей сестрой. Это Тоня, ровесница Али, и ее брат Димочка, на несколько лет младше, но всегда вертевшийся возле девочек, стараясь привлечь их внимание каким-либо необычным поступком. Так, например, однажды "на спор" сказал, что будет есть землю. Давясь, внутренне сопротивляясь, он выиграл спор. Встречаясь уже взрослыми, со смехом мы вспоминали его эксцентричный поступок.

Кроме детей, в семье было четверо взрослых бабушка и дедушка со стороны их матери и родители. Мама, Нина Фотиевна, высокая, стройная, сдержанно-ласковая женщина. Она работала финансистом в тресте Азнефть и пользовалась уважением, как хороший специалист. Папа, Алексей Николаевич, тоже высокий, дородный, но не толстый красивый мужчина участвовал в гражданской войне. В АзНИИ он руководил лабораторией, был членом ВКП(б), активно работал в парткоме института и по делам его часто бывал в ЦК ВКП(б) Азербайджана.

Узнав, что я вернулась из Хачмасса до конца учебного года, он поинтересовался у мамы, что со мной произошло. И мама рассказала о моем "деле". Он немедленно через своих однопартийцев вышел на того следователя, который занимался моим "делом", убедил, что мой поступок это не преступление, а реакция обиженной, оскорбленной особы, и сделал все, чтобы с меня сняли обвинение. Я помню с благодарностью это заступничество моего дорогого, покойного ныне соседа, Алексея Николаевича Афонского.

Освободившись от тяжелого морального гнета, я поступила на работу в АзГОНТИ (Азербайджанское государственное научно-техническое издательство) копировщицей, где первым делом пришлось осваивать изображение букв, согласно требованиям типографского дела, предъявляемым к разным формам русского, латинского и греческого алфавитов. Одновременно вернулась в велосекцию ДСО "Спартак", получила гоночный велосипед и начала готовиться к соревнованиям.

Однажды ко мне подходит член правления ДСО и предлагает принять участие в предстоящем в Москве всесоюзном физкультурном параде 1939 года. Он подбирал из числа спортсменов состав делегации Азербайджана. Всего 250 человек. Предполагалась подготовка участников в течение двух месяцев на Зыхе, в помещении дома отдыха, на полном обеспечении спортивной одеждой, обувью, питанием, все за счет республики Азербайджан. После некоторых колебаний, под давлением моей дорогой мамочки, я, наконец, сажусь на велосипед и еду на Зых. Группа всех участников уже уехала раньше, а я своим ходом догоняю их.

Физкультурный парад 1939 года в Москве

Местом наших тренировок была большая площадь, покрытая асфальтом, между зданием дома отдыха и широкой полосой пляжа из светло-золотистого ракушечного песка, за которым плескались ласковые волны Каспийского моря.

Рано утром, когда чуть рассветает и солнце еще не жарит, 250 девушек и юношей начинали разучивать танцы, с которыми должны были выступать на параде. Кроме нас, были еще дети, также готовившие свое выступление. Именно дети, с веточками хлопка, с полураспустившимися его коробочками, выбегали на площадь и начинали общее выступление, совершая движения, напоминающие сбор хлопка.

За детьми начинали выступление девушки. В руках у нас были короткие палочки, к которым крепились 6—8 длинных разноцветных лент. То подбрасывая эти пучки лент, то вращая вокруг себя или бросая быстрой волной, мы имитировали движение нефти "черного золота" Азербайджана, красочно, то как бы рябью покрывающего площадь, то взлетающего фонтанами.

После первого номера юноши показывали упражнения с винтовками, а потом юноши и девушки исполняли танцы. В их национальный темп и движения вплетались физкультурные элементы.

Когда солнце начинало припекать, участники шли завтракать, а потом, после небольшого отдыха, все отправлялись на пляж, загорать и купаться в море.

В самую жару, с 13 до 16 часов, наша команда обедала и отправлялась на "мертвый час". Вечером опять занятия и отработка спортивного шага, главного элемента начала парада. О нашей усердной подготовке говорит то, что мы износили за два месяца по три пары резиновых тапочек каждый.

Все занятия проходили под музыку молодого азербайджанского композитора Ниязи, написанной специально для этого выступления. Он все время проводил с нами, руководя национальным оркестром. Упражнения и танцы ставили ведущие балетмейстеры Бакинского театра оперы и балета им. Ахундова.

Для выступления в Москве каждому участнику сшили индивидуально костюм и обувь. Девушки были одеты в гимнастический купальник, спереди "под горлышко", из натурального шелкового полотна кремово-желтого цвета. На него одевалась дона часть азербайджанского национального костюма. Это шелковый темно-вишневый жилетка-жакет, с овальным вырезом и застежкой спереди, украшенный складчатой баской и короткими рукавчиками с небольшим разрезом. Контур доны был обшит серебристой тесьмой, и такой же тесьмой были подхвачены у лба волосы девушек. На ногах были легкие кожаные темно-вишневые туфли с белым азербайджанским орнаментом.

В Москве парад делегаций всех республик Советского Союза и их выступления происходили на толстом войлочном ковре, расстеленном на всю Красную площадь.

Парад и выступления принимали Сталин и члены правительства.

Под звуки национальных мелодий каждая республика в движениях и красках представляла особенность, жизненный уклад и культуру своего народа. Одна волна выступающих сменялась другой. Менялись краски, оттенки костюмов. То ряды спортсменов занимали всю площадь, то смыкались в причудливом узоре марша или сочетались в плане многоцветными фигурами. Особенно выделялась республика, создавшая несколько круглых

пирамид" с ярусами, на которых находились физкультурники и под ритм музыки превращающие эти башни в живые картины. То это были бутоны, постепенно распускающиеся в розы, то жаркие подсолнухи, то диковинные кактусы или фантастической красоты скульптурные группы. Наиболее красочными были выступления спортсменов Украины и Белоруссии.

Никогда впоследствии такого богатства постановок, оформления, трепета и торжества гордой молодости не приходилось видеть ни на площадях, ни на стадионах, ни по телевизору.

После главного выступления на Красной площади оно прошло еще дважды на стадионе "Динамо" для жителей столицы. После этого 50 человек из нашей делегации были приглашены 20 июня на банкет в Георгиевский зал Кремля. Здесь я близко увидела нашего вождя И.В. Сталина, а также членов правительства: В.М. Молотова и К.Е. Ворошилова.

Был роскошный стол с тонкими кавказскими винами и большой концерт с участием скрипачки Бариновой, певца М. Рейзена и других. Нас, скромных девушек-провинциалок, потрясла Баринова. Она вышла в темном, наглухо закрытом спереди платье, а после выступления, обратившись к вождям, повернулась к залу спиной, и оказалось, что на спине платье имело глубокий вырез от плеч и ниже талии! Вот так произошло приобщение нас к столичной культуре…

Кончился великолепный физкультурный праздник, на котором сотни молодых, красивых, загорелых юношей и девушек с беззаветным энтузиазмом демонстрировали изумительное музыкальное и танцевальное творчество народов нашей страны.

ЗДЕСЬ

артемьева, баку, велоспорт, баилов