Ваксер Моисей Борисович - архитектор, художник: различия между версиями
I am (обсуждение | вклад) |
Ksp (обсуждение | вклад) |
||
| (не показаны 3 промежуточные версии 3 участников) | |||
| Строка 72: | Строка 72: | ||
| − | Жили мы в Артистическом переулке ( | + | Жили мы в Артистическом переулке <ref>Артистический переулок шел от ул. Низами (бывш. Торговой) до ул. Толстого(бывш. ул. Гимназической), практически упираясь в школу № 1.</ref>. |
| − | [[Файл:Vakser gimnaziaya 1910.JPG| | + | [[Файл:Vakser gimnaziaya 1910.JPG|350px|thumb|Еврейское мужское начальное училище. 1910|left]]Отец был фактическим руководителем Еврейской гимназии<ref>Еврейскую гимназию открыл в 1916 г. инженер С.И. Гинзбург</ref>; официально он не мог быть назначен - потому что у него не было диплома о высшем образовании. Израиль и Сарра - его брат и сестра - работали как преподаватели под его началом. Еврейская гимназия существовала, по-моему, до 1920 года, когда ее разогнали большевики. Некоторое время отец работал в типографии. В 1929 году, спасаясь от неминуемого ареста за сионистскую деятельность, он уехал в Минск. Мы - семья, уехали туда в 1930 г. |
| Строка 86: | Строка 86: | ||
По-моему, стоит упомянуть (возвращаясь к Еврейской гимназии), что среди его учеников был Лев Ландау. Он всегда относился к отцу с большим уважением. Я однажды (в первые послевоенные годы) присутствовал при их встрече. Лев Давидович называл отца: "Мой учитель!". | По-моему, стоит упомянуть (возвращаясь к Еврейской гимназии), что среди его учеников был Лев Ландау. Он всегда относился к отцу с большим уважением. Я однажды (в первые послевоенные годы) присутствовал при их встрече. Лев Давидович называл отца: "Мой учитель!". | ||
| − | ===«Блокадный дневник» | + | ===«Блокадный дневник» Моисея Ваксера=== |
'''7/1-42'''<br>Бриолин горит очень ароматно и аккуратно, но страшно неярко. Неярко до того, что надо писать ощупью.<br>Сегодня, выбравшись из-под одеяла часам к 11, больше часа провозился с новой баночкой с фитилем (кусок ваты). Испоганил в помаде все руки, кисти, столик, но что-то заедает – нету четкости. Убрал со стола гуашь (в ноги топчана) и сложил книги – освободилась территория для постановки кастрюли и т.д. Короче, провозился так, что смог выйти лишь в половине второго. | '''7/1-42'''<br>Бриолин горит очень ароматно и аккуратно, но страшно неярко. Неярко до того, что надо писать ощупью.<br>Сегодня, выбравшись из-под одеяла часам к 11, больше часа провозился с новой баночкой с фитилем (кусок ваты). Испоганил в помаде все руки, кисти, столик, но что-то заедает – нету четкости. Убрал со стола гуашь (в ноги топчана) и сложил книги – освободилась территория для постановки кастрюли и т.д. Короче, провозился так, что смог выйти лишь в половине второго. | ||
Текущая версия на 15:15, 28 января 2020
Ваксер Моисей Борисович - архитектор, художник[править]
1916–1942
Моисей Борисович родился в Баку. Его отец, Борис Львович Ваксер, был активным деятелем еврейской общины, одним из создателей Бакинской еврейской гимназии. Учиться рисованию Моисей начал в Бакинской художественной школе.
После переезда семьи в Минск в 1930г. занимался в Архитектурно-строительном техникуме и в студии Изорама.
В 1934г. поступил на подготовительное отделение Академии художеств (с 1932 г. – Ленинградский институт живописи, скульптуры и архитектуры), а в 1935 – на первый курс архитектурного факультета.
Все эти годы Ваксер много времени уделял книжной графике, создавая иллюстрации к детским журналам и книгам. Он создал несколько серий иллюстраций к литературной классике - "Роману об Уленшпигеле" де Костера, "Обломову" Гончарова, "Сказкам 1001 ночи", "Северным рассказам" Паустовского. "Уленшпигель" и "Обломов" с иллюстрациями Ваксера вышли единожды и никогда больше не переиздавались; "1001 ночь" и "Северные рассказы" были полностью подготовлены к печати, но не успели выйти, поскольку началась война.
Сохранились циклы его шуточных рисунков под названием «Ваксерилья» с эскизами книжных иллюстраций, карикатурами и шаржами. 1941 годом датированы две его самодельные книжки «Ланс и красавица» и «Сказка про птаха». Их отличали чувство стиля, юмор и мастерство рисунка.
Рисунки хранятся в библиотеке Академии Художеств в Петербурге.
В качестве дипломной работы Моисей Ваксер подготовил проект «Парка-памятника героической обороне Ленинграда».
В декабре 1941 г. он окончил институт и перешел в аспирантуру. 11 декабря состоялся Торжественный акт, посвященный новому выпуску, а месяц спустя истощенного Ваксера поместили в больничный стационар при академии. Однако спасти его не удалось.
В феврале 1942 г. он скончался, не дожив нескольких дней до эвакуации Академии художеств в Самарканд.
“…В конце января его поместили в стационар Академии, что-то вроде лечебницы с усиленным питанием в частной квартире. 02.02.1942 г. у него был Юрик и принес ему сахар и масло, но он уже не мог кушать. 03.02 он сказал сидевшему у его постели товарищу: “Не уходи, я сегодня умру”. Но тот ушел. 04.02.1942 г. утром М. Ваксера нашли мертвым. Умер он от дистрофии. Завернули его в одеяло и положили в круглом конференц-зале Академии, рядом с гробами художника И.Я. Билибина и профессора О.Р. Мунца” (см. примечание). Похоронен в братской, профессорской могиле Академии Художеств. Но по какой-то причине, его фамилию не выбили на надгробье».
В 2003 г. рисунки М. Б. Ваксера вместе с его дневниками, письмами и фотографиями были переданы в отдел рукописей РНБ его братом Ари, который в настоящее время живет в Израиле.
По материалам Интернета [1]
[2]
Борис Львович Ваксер[править]
Вспоминает Ари Ваксер, младший сын Бориса Львовича
живущий сейчас в Израиле.
Борис Львович (7.8.1884 - 22.4.1959) родился в г.Дашеве, на Украине, где его отец был раввином. Юношей он уехал в Баку, когда и почему - уже не помню. За ним потянулись и братья, и сестры (Сарра, Эля и Сима). Кроме Израиля (Исроэла), был еще младший - Менаше, уехавший молодым в Америку. Израиль (талантливый писатель на идиш) был убит петлюровцами на Украине в 1920 г. Сарра умерла в Баку в 1930 году.
Жили мы в Артистическом переулке [1].
Отец был фактическим руководителем Еврейской гимназии[2]; официально он не мог быть назначен - потому что у него не было диплома о высшем образовании. Израиль и Сарра - его брат и сестра - работали как преподаватели под его началом. Еврейская гимназия существовала, по-моему, до 1920 года, когда ее разогнали большевики. Некоторое время отец работал в типографии. В 1929 году, спасаясь от неминуемого ареста за сионистскую деятельность, он уехал в Минск. Мы - семья, уехали туда в 1930 г.
В Минске отец занимался спасением редких старинных еврейских книг (в Белоруссии их тогда было много). Организовал их продажу за границу. В этом его интересы совпали с государственными, которому нужна была валюта, а ему спасение книг от уничтожения. В предвоенные годы работал в Белкоопсоюзе - арбитром. (И здесь - самообразование!).
В эвакуации с 1941 по 1944 год был в Узбекистане. В 1944 вернулся в Минск. Организовал Бюро товарных экспертиз (при Министерстве торговли БССР), и возглавлял его вплоть до ухода на пенсию.
По-моему, стоит упомянуть (возвращаясь к Еврейской гимназии), что среди его учеников был Лев Ландау. Он всегда относился к отцу с большим уважением. Я однажды (в первые послевоенные годы) присутствовал при их встрече. Лев Давидович называл отца: "Мой учитель!".
«Блокадный дневник» Моисея Ваксера[править]
7/1-42
Бриолин горит очень ароматно и аккуратно, но страшно неярко. Неярко до того, что надо писать ощупью.
Сегодня, выбравшись из-под одеяла часам к 11, больше часа провозился с новой баночкой с фитилем (кусок ваты). Испоганил в помаде все руки, кисти, столик, но что-то заедает – нету четкости. Убрал со стола гуашь (в ноги топчана) и сложил книги – освободилась территория для постановки кастрюли и т.д. Короче, провозился так, что смог выйти лишь в половине второго.
Позавтракали часов в 11 – я глоток рыбьего жира и 2 лепешки витамина В, Тоня[3] – 2 ложки экстракта. Роскошь, которую можно себе позволить, учтя, что у нас осталось на декаду 132,5 крупяных.
Тени в подземелье напугали с утра рассказами о метели. Чушь! Чудесный день, мороз не больше 10-12 гр. и не скользко – по дороге туда не упал ни разу. У штаба отогнул воротник и решил впредь не поднимать его – гораздо маневреннее себя чувствуешь. Шагаю сегодня неплохо, даже бодро, хотя мышечная слабость, честно говоря, отчаянная.
Автомобили благоухают уже не так хвоей, как чем-то приторным -такой липкий кондитерский запах. Впрочем их немного и можно спокойно идти посредине улицы, где не так утоптано.
Шатающиеся люди на Невском.
В ТАСС с болваном Горбуновым 2 часа болтовни о новой серии и 3 часа... (неразборчиво).
...25 гр. крупы и 25 мяса. В конце концов это хамье мне их швырнуло. Старая жопа бормочет о Горкоме партии и прочем, но ничего он не делает этот человек – он слаб и так мозгами, а от голода совсем захирел. Работать негде – в этом кабинете мне еле позволили приткнуться к краю стола. И на том спасибо – тепло и свет! Грел руки и сжег на буржуйке покрышку варежки. Чуть не разревелся – вылезла вата, надо зашить, а где и как?
Сьел суп «овощной» и 4 дурандо-казеиновых какашки. Выпил уксус – подливку к ним; остро, и на том спасибо. В баночке от табака несу 4 лепешки Тоне. Это ее завтрашний обед, т.к. на суп не хватит талонов.
Домой дошел быстро и упал всего один раз, но пока прошел служ. коридор Эрмитажа, зал ваз и проч., я полетел 4 раза, из них 2 во дворе. Чиститься (т. к. все в паутине) буду завтра на улице.
Тоня прикорнула у меня на топчане и даже слабо реагирует на мое опоздание. Возле нее рыжая тетка.
Ей очень нехорошо – сморил насморк. Мне жизнь не в жизнь, а она хлопочет о том, чтобы я отогревался, и пытается разогреть подсушенные для меня сухари (сегодня у нас хлебный день!). Хлеб тепловатый и кофе нет, т. к. плита давно уже перестала топиться, но все же есть упоительно вкусно – черт с ним, с горячим.
Самые горькие минуты – это окончание «пира».
Вид больного детишкина разрывает сердце, а она не может ничего понять и твердит, что у нее просто насморк.
Отбирали пропуска, т.к. будут ставить (слух) буржуйки и будут (не слух) выселять всех неблизких родственников. Т. сказала, что я муж.
Бедный родной деткин! Поправляйся!!!
9/1-42, Четверть одиннадцатого утра.
Встал сегодня рано (проснулся в начале восьмого) т. к. хотел подпечь дуранду (6 штук) и подогреть кофе Тоне, но, увы, плита не топилась, а кипятка уже не было.
Поели дуранду холодной – с перцем и солью, «говно», а главное мало! Тоня простужена и видно серьезно. Что писать обо всем этом? Горько, беспомощно, грустно. Нечего писать об этом. Рыжая тетка с «лицом преступницы» оказалась весьма сердобольной еврейкой. Она своим «чудодейственным бальзамом» мажет нос Тоне и массирует мне руку[4].Пахнет хорошо, но пальцы все же двигаются не ахти как – скажем мягко.
10/1-42
Оборвал, так как позвала Тоня. Вчера она в основном отлеживалась.
Вчера мрачный день, почувствовал, что сдаю. Отчаянная физическая слабость. Провел день в Академии и страшно трудно подниматься по лестнице и двигаться и проч.
Смерть Елены Ивановны. Сам полумертвый Володя Абрамов сообщил мне об этом. Абсолютно обезумевшая одинокая Талка, я бессилен что-либо сделать – вот это отнимает остатки сил и воли – это мучительней всего. Писать об этом не могу. Хотел все же пойти туда, но Тоня категорически не пускает.
Вчера вечером совсем раскис – Шура дала вина. Спал много, отошел чуть к утру, но встать было безумно тяжело. Поели с Тоней... супа и кровяной колбасы. Встреча с лучезарным Никольским: «Сейчас он мой аспирант, мы должны работать над собранием...» И Тоне об этом. Неужели это сейчас Париж? Для ТАСС не могу работать!
Зарька[5].
Абсолютно промерзший, полтора часа на подъезде, он пришел из-за Охты! У них хорошо – он в теплой землянке, мало двигается и все же 2 раза в день... Сидели в бомбоубежище у меня на койке с ним, Тоней и Никольским... Меня Зарька трогает до слез.
Поход в ВАХ, прикрепление на рацион. Вечером съели с Тоней последнее пшено.
Выменял в Академии у красноармейца 30 гр. шпика за «Норд» и 20 р.
11/1-42
Мороз.
Рацион в Академии. Утром мучная каша – почти тарелка! Конфета, чай. Обеда ждали в холодной мастерской – работать не мог из-за рук, потом в скульптурке смотрели рисунки старых мастеров. Валя Рыбалко переворачивала страницы. Оттаял немного душой. Обед... мучной суп и 50 гр. колбасы. До слез мало. Но вкусно, хотя колбаса наверное из опилок.
В Эрмитаже удар – переселение в салон для изгоев - старушки и пр. дрянь, не имеющая права входа в чистые двери наравне с ... и собаками. Холодно, далеко от Тони и Никольских.
Отрываюсь от ТАСС.
Эх, ма!
13/1-42
Вчера по-видимому был абсолютный нуль.
Дно.
Мороз, красивый, с инеем, с туманной дымкой.
Я брел в Академию еле-еле. В Академии вымерз до тла. Чувство ужасной физической слабости. Сидел в мастерской у холодной печки, глядел архитектуру за рубежом... – будничные, но там солнце, тепло, люди строили и ели, писали и ели, и не мерзли. Купил горстку плавленного сахара, суть та же – 100 гр. за Беломор и 50р. и за две пачки 200 гр. хлеба.
Вечером (сумерки) страдный путь домой – самое страшное. Раскатанные колеи от автомобиля при переходе улицы и при спуске с моста. Грохнулся ужасно около самого Эрмитажа на бедро. Вечером – отошел чуть – Тоня подпекла хлеб, ели сахар, пили кофе (и вообще я был «сыт» из-за рациона, но физическая слабость!). Я не мог двинуться. Рыбий жир Тоня смешала перетопленный с таким и положила в портфель незаткнутую коптилку. Весь керосин расплескался и залил 5 пачек папирос. Мы бурчали друг на друга – бедный детишкин!
В общем было дно или потолок душевного и физического маразма. Я еле разделся. Хотел снять... и не мог из-за руки. Залез под одеяло и пальто и не мог устроиться поудобнее. Ноги не отошли за всю ночь.
Ночью проснулся часа в 4 – не мог спать, было дурновато из-за рыб. жира. Вообще не очень поверилось (в первый раз), что выберемся.
Потом (это, конечно, не потом, а подготовила Тоня) взял себя в руки.
В 9 проснулся, делал гимнастику под одеялом, разминал мышцы. Пришла Тоня, согрела кофе, поели сахару. Она помогла мне встать – вообще день начался совершенно иначе.
Я упал, едва выйдя, опять на то же бедро и брел еле-еле. Очки в кармане, а нос завязан шарфиком. Воздух – пустой, розовый туман с ярко-оранжевым пятном солнца, иней. Адмиралтейство и Исакий абсолютно фантастичны. Люди бредут как у Дж. Лондона. Надо выбирать место, по которому только что проехала машина. Еще раз упал на то же место!
В Академии – пахнет жизнью – я получил чашку какао (мило!), ломоть плавл. сыра, блюдце повидло, съел все (кроме повидло – взял в баночку). Свет! Почувствовал себя крепко.
В мастерской Уляш попросил меня сделать пастелью рисунок, и я одной рукой рисовал. А Мардук мне все подавал и подвигал – рисовал чуть не носом, пастель сыпалась на меня, я уставал от напряжения, вызванного штриховкой, но воспрял духом и воспарил и почувствовал себя в седле!
Гоп, гоп! Поехали!
Обед - дрянная жижа из крупы и мало каши, но с хлебом. Я наелся. Здоровый ломоть выменял за 2 пачки «Звездочки» у милиционера. Ужин!
Говорят о Мге и о речи Попкова. Это, конечно, журавли в небе, но приятно.
Нет, выживем!
Искусство - хорошая штука, стоит жить из-за него!
Говорили с детишкиным не о еде, а о том, что будет «потом».
Это последняя запись в дневнике. О дальнейшем узнаем из воспоминаний и письма Элеазара Ваксера:
2/2 -42
В Эрмитаже мне сказали, что Моисей с 25 января находится в ВАХ, в стационаре. Он страшно ослабел и пришлось его туда поместить. Из Эрмитажа отправился в Академию. Иду по льду Невы, повторяя его "скорбный путь".
Стационар ВАХ помещался на первом этаже, в бывшем машинном бюро. Это была большая светлая комната, угловая - окна на Набережную и Третью линию. Нашел я его с трудом. Небольшая светлая комната, в которой стояло около десятка кроватей, большой стол и камин. В комнате было по ленинградским меркам тепло, но вообще, конечно, холодно. Моисей лежал на койке и читал "Утраченные иллюзии" Бальзака - последняя прочитанная им книга...
Двигаться он не мог, не было сил, т.к. было истощение 3 стадии. Как обрадовался моему приходу! Еду взял, но ничего не мог есть. У меня, все же, не было мысли, что вижу его в последний раз, что жить ему осталось только два дня. Около него на тумбочке лежал блокнот и карандаш. С огромным трудом, но он - рисовал. Дал мне задание - связаться с редактором "Окон ТАСС".
"Все образуется!" - это были последние слова, которые я услышал от него.
Моисей Ваксер скончался в ночь с 3 на 4 февраля 1942 года.
- ↑ Артистический переулок шел от ул. Низами (бывш. Торговой) до ул. Толстого(бывш. ул. Гимназической), практически упираясь в школу № 1.
- ↑ Еврейскую гимназию открыл в 1916 г. инженер С.И. Гинзбург
- ↑ Антонина Николаевна Изергина - одна из первых женщин в истории отечественного альпинизма- выжила, в феврале 1942 года эвакуируется из блокадного Ленинграда в Алма-Ату, где работала инструктором в военной школе. Талантливейший искусствовед, выдающийся музейный работник, она была настоящим ферментом интеллектуальной и творческой жизни Эрмитажа, в первую очередь - Отдела западноевропейского искусства музея.
- ↑ Руку Моисей сильно обморозил.
- ↑ Зарька - Элеазар Ваксер, брат Моисея, в то время служил в частях ПВО под Ленинградом, на станции Лисий Нос.
О Моисее Ваксере см.: Ари Ваксер. Ваксерилья. Тель-Авив, 2001.
В статье использованы материалы, предоставленные Ари Ваксером.
При полном или частичном использовании статьи ссылка на наш сайт обязательна.
