Георгий Коновалов "Мой дом - моя крепость. О гвоздях, бутылках и свистках" Версия от 17:56, 12 июля 2011; I am (обсуждение | вклад)
Георгий Коновалов "Мой дом - моя крепость. О гвоздях, бутылках и свистках"[править]
Тук-тук… Тук-тук-тук… Тук-дзинь… Тук-тук-тук…
Эта фотография все, что осталось у меня от того времени, от той Крепости, от того моего переулка.
Но надо быть справедливым фотографий о Крепости гораздо больше, чем о моём доме.
Как же я сделал её тогда…?
В нашем переулке появился новый сосед – моя подруга, сестра моего дружка вышла замуж. Привёз он с собой коробки и ящики. Вот в одном из ящиков и обнаружился фотоаппарат «Москва-2».
Был он покрыт зеленью (почти как остров, только зелень была на медных частях фотоаппарата). Наводка на резкость вообще не работала - объектив и провернуть было нельзя.
В итоге продал мой новый сосед это чудо мне (это была моя мечта – иметь широкоплёночную камеру). Самостоятельно, по книге, разобрал я это чудо, почистил, и… свершилось – заработал он.
Вышел на первую съёмку.
Что же снимать первый раз – ну, конечно же, семью, а потом и дом свой.
Вот и вышел в переулок.
Теперь надо выбрать точку съёмки… Тааак.… Ещё бы немного отойти, но некуда за спиной стена. Теперь какой у меня кадр будет горизонтальный или вертикальный. Вертикальный он получше будет…
Справа мой дом, слева дом с номером четыре. И всюду живут и живут люди, которые меня с самого детства знают, люди, которые всегда были рядом.
И снимок этот, как веха – он примерно на полпути от меня нынешнего и того о ком сейчас вспоминаю.
Всё то же самое, что было тогда и всё не такое. И переулок, как будто не изменился, но он уже не тот.
Не было асфальта переулок сплошь покрывающим, а был кир, и была выбоина точно посередине. Видно в своё время канализацию прокладывали. Вот и прогоревшая стена – в этом месте кирщики завсегда котёл свой ставили. Видена и приступочка, на который начальник милицейский по вечерам сиживал.
Две ступенечки поперёк переулка - места вечерних посиделок. Правда тогда была только одна и уже изрядно стёртая ногами прохожих.
Справа двор мой, наверное, самый лучший двор на свете.
А чуть вперёд и вниз, под фотоаппаратом – люк канализационный. Их было несколько в нашем переулке, но этот был самым хорошим – он выступал над землёй. И это было очень удобно….
Было в нашем переулке и ещё одно чудо – прямо на углу, там, где переулок поворачивал и спускался вниз, к Магомаева был пожарный гидрант. Никогда не видел, чтоб им пользовались. Это, наверное, потому что и пожаров у нас не было.
Он был почти овальной формы. Только с одной стороны сам овал портила петля крышки. И главное, это самое главное, наверное на этом овале была надпись, но что за надпись с такой ошибкой – «Бакинскiй водопрводъ». Приходили иногда пожарные открывали его, поворачивали длинной ручкой кран и из широкой трубы лилась вода убегая вниз к Магомаева и дальше на Асафа Зейналы.
Потом пожарные и знак над этим краном нарисовали – «ПК» и цифирки какое расстояние до крана.
Смешно – кран вот он под ногами.
Его мы тоже использовали для своих мальчишечьих нужд.
На нём можно было, например, сгибать и выгибать разные железяки.
Тук-тук… Тук-тук-тук… Тук-дзинь… Тук-тук-тук…
«Тук-тук» - это я гвозди правлю – их много мне надо. Много дел мальчишечьих. «Тук-тук» - это точно по гвоздю, а «дзинь» - так это уже по крышке люка. Бывает ещё и «ой - ёй–ёй» ну это пальцам моим досталось.
Много, много гвоздей надо, а где их брать и не знаю. И тогда вероятно были магазины, где можно было бы купить их, но откуда деньги у мальчишки.
Гвозди добываются из разных деревяшек, - из ящиков выброшенных, из мебели разной, той, которая на дрова не пошла.
Гвозди ржавые, но места, которые в дереве были, чистенькие и даже блестящие. Их надо вытащить из деревяшек клещами, вытащить и уж, потом на моём круге выправить. Сижу на корточках, мимо прохожие идут, это те, которым к Баксовету надо или, наоборот, от Баксовета спускаются.
За спиной мой двор. Совершено потрясающий двор.
Двор трехэтажного дома - он как продолжение жилья первого этажа. Он с кировым покрытием, краном и сливом у нашей лестницей. Слив как большой квадратный таз из цемента, с решёткой посередине. За ним ухаживают и он всегда такой чистенький.
Чуть в сторонке – кран водопроводный. Им весь первый этаж пользуется.
Под деревянной лестнице, нет, не той, которая наша, а напротив - колодец с водопроводным счётчиком.
Раз в месяц тётя Сара поднимает тяжёлый железный лист, который колодец закрывает и снимает показания счётчика.
Все показания делятся на число проживающих и даже гостей в тот момент проживающих в нашем доме. Деньги потом отдаются управдому – тёте Зое.
Есть и ещё один колодец, и он тоже прикрыт железкой.
Если её отодвинуть и посмотреть в него, видна чёрная вода. И в ней видно твоё отражение. Этим колодцем и не пользуется никто. Никому он не нужен, только потом, когда с войны вернётся дядя Стёпа, начнут из колодца брать воду для мытья ковров и постирушек – только жёсткая она.
Так говорили взрослые.
А я пробовал её – ничего и не жёсткая – вода, как вода, также течёт и также обливаться и брызгаться ею, можно было.
А брызгались мы тогда специальными «брызгалками» из поллитровок сделанными. Вот это был труд – сделать брызгалку.
Во-первых, надо было раздобыть бутылку.
А какие тогда бутылки были, большие и маленькие. Большие это – «четверть» как их называли, маленькие… так они совсем маленькими были. И имя у них какое-то непонятное было – «шкалик».
Но самой главной бутылкой была та, у которой были впадинки вдоль стенок. Это были бутылки для зажигательной смеси (коктейля Молотова, как сейчас сказали бы). Мы смотрели на них с восторгом и для брызгалок они не шли. К ним с уважением относились.
Потом они ещё долго кое-где возникали. В них химические, фиолетовые чернила продавали.
Значит, берётся бутылка, а из коробочки патефонной (эта, которая на уголке патефона была и выдвигалась таким уголком) берётся две, а ещё лучше три иголки патефонных. Можно, конечно, и уже использованные, но эти, ничего не понимающие, взрослые их выбрасывали, и у самого донца бутылки начинаешь пробивать дырочку (нет, не отверстие, а дырочку). Бить надо осторожно и не торопиться. Один слишком сильный удар и бутылка разлетается. Обидно бывает, когда это уже в конце происходит. Можно пойти на то и пробить не одну, а две дырочки. Три никогда не получалось – бутылка разлеталась. Ведь это не в современной пластиковой таре прожечь отверстия.
А летом, когда созрели абрикосы и их принесли с базара и ты, обливаясь соком уже «сожрал» несколько, тогда можно было и косточку разбить и наслаждаться вкусом, пахнувшей чем-то неприятным, самой сердцевинки. Нас, правда, предупреждали, что есть их много нельзя.
А можно было использовать и большей отдачей.
Можно было изготовить свисток.
Только надо было затратить время, довольно много времени. Надо было сесть на ступенечку в переулке, а косточку начать тереть ребром о камень. Не той, которая остренькая, а другой, на противоположной части. Тереть долго пока не появится продолговатое отверстие. Через которое видна сама сердцевина.
На этом первая стадия заканчивалась, а дальше выпрашивалась или иголка, а можно было и английскую булавку выпросить. И то и другое в то время ценностью большой были. И этими инструментами выковырять внутренности косточки. Вот теперь и свистеть можно. Для этого особого искусства и не до было – просто один остренький конец прижимается к губам, и дуешь – всё. На радость взрослым.
А можно было доставить ещё большую радость, это когда в пустоту запустить малюсенький камешек и тогда получается милицейская трель. И вот это настоящим чудом было.
Три этаж нашего дома, а ведь не весь дом был трёхэтажным. С нашей стороны он оставался двухэтажным.
Три этажа радостей и горестей.
Рождений было немного. А вот смерти были.
