Георгий Коновалов "Таинственный и многоликий." Версия от 21:42, 4 июля 2013; I am (обсуждение | вклад)
Георгий Коновалов "Таинственный и многоликий."[править]
Ушли воины. Ушли копейщики и пикинёры. Ушли, но оставили своё оружие – копья и пики.
И встали пики-копья в ряд, по шестнадцать в ряду. Зажатые каменными тумбами-колоннами, стянутые поверху стальной полосой. Никто не мог пройти через их ряды. Ни человек, ни собаки. И стали они охранять сад. Губернаторский. Строго охраняли они сад, а особенно ту его часть, которая выходила к Баксовету.
Там, их стройные ряды, были укреплены ещё и щитами из досок. Редко, очень редко открывались ворота, ведущие в ту часть Губернаторского. Там была детская туберкулёзная больница. Что-то трагическое было в этом заборе и в воротах. Потом, уже в пятидесятые, перевели больницу.
На их месте встала вышка геологов. Стучали дни и ночи. И мы узнали – метро будет. А уж потом долго – долго строилась станция. И «замораживали» строительство и продолжали его, но эта площадь всегда была закрыта. Выезжали из ворот грузовики-самосвалы. Падали из кузовов ошмётки глины. Совершено потрясающей. Она была серовато-синей на цвет и очень жирной на ощупь. И много всего можно было из неё вылепить.
Далее оцепление это доходило почти до ворот ведущих в сад.
Правда, по дороге была одна достопримечательность - павильон по продаже «минералки» и просто «газировки». Вверху павильона, почти под потолком, проходил ряд кругленьких, цветных оконцев. Солнце проникало через них, и на мраморном прилавке складывался необыкновенный цветной узор.
Круто не везло этому павильону. Сколько раз в него въезжал, не удержавшись на крутом спуске, трамвай. В основном это был одновагонный второй номер.
Недалеко, ниже павильона, были ворота, через которые можно было попасть в сад. Но эти ворота нам были не по пути. В стороне от наших путей они были.
Всего ворот-проходов в сад было четыре: трагические ворота, так редко открываемые – напротив Баксовета, ворота для широкой публики, между павильоном и Филармонией, выход на проспект Сталина и небольшие ворота в крепостной стене. Вот и всё.
Пики-копья заканчивались, упёршись в двухэтажный дом, который отделял улицу Чкалова (Садовую) от парка или наоборот парк отделялся от улицы, и это справедливее. Вот здесь был ещё один «вход» в сад. Между одной из пик и колонной было расстояние, которое позволяло субъекту определенной комплекции, протиснувшись, проникнуть в сад. Колонна, в месте протискивания, была отполирована до блеска. Сколько же здесь спин протиснулось.
За одно только это колонну надо было-бы отнести к памятникам историческим.
Можно было и, сокращая свой путь, совершить обходной маневр. Для этого надо было войти в двери, ведущие в библиотеку имени Белинского, подняться на второй этаж, пройти (на цыпочках) через читальный зал (как громко это звучит – ЗАЛ - комната и всё). Пройти через отдел выдачи книг, спуститься по скрипучей, деревянной лестнице, и вы уже по ту сторону ограды, в саду. Сколько времени провёл в этой библиотеке, сколько книг.…
И даже участие в конкурсе чтецов-декламаторов. Во, как! Первого места не было, но отрывок из «Тарас Бульба» в голове долго ещё возникал. А однажды вызвал всеобщее изумление библиотекарей. Летом, на каникулах, когда в городе скукота, а приятели все разъехались, единственным развлечением были книги. Вдруг мне, при смене прочитанной книги, библиотекарь, - маленькая (даже по тем – моим понятиям) седенькая женщина предложила книгу: «Только, чур, не дольше пяти дней. На неё очередь. Очередник пока не пришёл».
Книга была ужасно растрёпанной и поэтому очень пухлой. Называлась «Тайна двух океанов». Писатель Адамов. Как я её читал! По-моему в те дни я отвлекался только на «покушать» и то не всегда.
Но прочёл я эту книжищу в два дня – вызвав удивление и восторг всех взрослых, которые в это момент были в библиотеке.
У этой библиотекарши была «дурная привычка» проверять – «Так, что ты прочёл? Проверим!» и начинала гонять по прочитанному. С честью выдержал я этот экзамен и право выбирать книги на полках.
Другой раз я пискнул - «Степанов». Это когда две женщины у стойки выдачи и сама библиотекарь, спорили по поводу того, кто же автор «Порт-Артура». И я был прав. Ещё бы не знать - отец как раз «Порт-Артур» читал, и книга эта долго на столе лежала.
Нижняя часть ограды уже не охранялась пиками, а была самой обычной – решётчатой. Такие-же решётки были в ограде бульвара, да и на окнах первых этажей частенько попадались. Ограда была зажата двумя домами – Домом медработников, его ещё называли «Дом врача» и с другой стороны двухэтажкой, в первом этаже, которой располагалась диспетчерская трамвая и троллейбуса.
Точно по центру были большие двустворчатые ворота. Чаще всего закрытые на замок. Замок висел на хитро переплетённой цепи, с помощью, которой иногда открывали щель, в которую протискивались все желающие попасть или покинуть сад. Сад на ночь закрывался.
И вот сейчас думаю, а если ты загулял и пропустил время, что всю ночь «куковать» в саду. Хорошо если вдвоём. Успокаиваю себя, - наверное, в воротах сидел товарищ, который «сшибал» хоть какую-то мзду и имел, вероятно, не мало. А как могло быть иначе.
Артерия-аллея, как асфальтовая река убегала от главных ворот вниз, к проспекту Сталина. И не встречала она на своём пути перепадов-порогов. Нигде на её пути не было ступенек – лестниц-порогов. Только в самом начале уходил вправо рукав реки, только там была лестница к бассейну. Ну, а влево так и во внимание принимать не стоит – почти сразу упиралась в забор «зоны».
Бежит аллея-река, дробится на рукава-аллейки, оставляя островки деревьев и кустов. А местами растекаясь на площади и площадки.
И первый поворот – вокруг бассейна. Большого и круглого. И глубокого. Ходили слухи-легенды, что тонут в нём мальчишки-ребятишки. Сидят на парапете бассейна лягушки-квакушки – водой из пасти в бассейн плюются. А посреди, на постаменте круглом, мальчики и девочки - пионерчики, хоровод вокруг крокодила водят.
Дался им этот крокодил. Из-за этого крокодила, наверное, нас предупреждали – «Не ходите дети в Африку (то бишь в Губернаторский) гулять!»
Было в саду одно место, которое ужас вызывало у нас малышей. Заросли лигуструма и бирючины у крепостной стены. Конечно, здорово в этих зарослях штаб организовать, но страшно. По секрету, шёпотом говорили, что здесь кто-то кого-то убил-зарезал. Вдоль этих зарослей и протекал один из рукавов аллеи-реки. Упирался этот рукав в постройки оранжереи и другие службы. Дворик, за этими постройками, очень уютный был.
Увитый диким виноградом – его ещё «девичьим виноградом» называют. Почему «девичьим» – его, что девушки едят? И вообще все приставки говорят о несъедобности растения. Волчья ягода, заячья капуста и, наверное, у винограда тоже какое-то предупреждение.
Осенью листья винограда особенно красивы. Они имеют все оттенки тёплых цветов – от жёлтого до ярко--красного. В память о лете. Видно, прощаются с ним салютом своих листьев.
Ну, никак…. Никак не получается хронологию выдержать. А может, ну её – эту хронологию, и вспоминать так, как вспоминается.
Что же было в этом домике.
Первые мои впечатления от него – это разбитые стёкла оранжереи, бамбук (правда очень тощенький), фонтан, в чаше которого стояли две цапли(?) - поливая друг друга водичкой.
Потом, когда уже был школьником, а сад из Губернаторского стал «парком пионеров и школьников», то в этом доме поместился кружок юных натуралистов, а попросту юннатов, пришёл и я в него, подавшись на провокационное объявления. Пришёл и записался в этот кружок.
В первый день нам, а кроме меня там было ещё человек пять-шесть, посоветовали придти в следующий раз в чём-нибудь попроще. Пришли. Дали нам в руки лопаты «штыковые» и участок, где деревьям немедленно надо было оказать помощь. Нужно было перекопать участок от асфальта до стены библиотеки. В один день не уложились. Как болели руки, как болела спина…. Но гордость - «Я теперь юннат» – утишала эти неприятности. Второе-третье и четвёртое занятие – и всё повторялось. Тихо-тихо уходили, убегали юннатики. Оставались энтузиасты, вроде меня, а я оставался последним. В итоге сбежал и я.
Потом там засели врачи «Зоны здоровья». Это уж парк разгородили.
В оранжерее расположился «нюхательный зал» - фитотерапией там занимались. У входа – план трасс рекомендуемых для прогулок. Где и как идти и куда сворачивать. Этот план назывался «Схема терренкура(?)» Неуверен, что написал правильно. Эти схемы были расставлены по всей трассе, не позволяя путнику сбиться с пути «истинного здоровья».
Ещё один павильон «Зоны здоровья» был у самого забора метростроя. Там он был даже с мини-спорт площадкой. Старички (интересно, а кто ты сам сейчас) перекатывали медболы, метали мячики.
Речка-то наша асфальтовая около филармонии площадкой разлилась. И не одной, а двумя. Одна - верхняя примыкающая к филармонии, была засыпана гравием. Что вспоминать-то её. Ну, камешки собирали, ну бегали по ней…. Но два раза не этой площадке представление нам устроили.
Яркие афиши приглашали придти в парк и увидеть чудо. А чудо это в афишах именовалось «Волшебный шар».
За день до представления посереди площадки устанавливалась колонна, вокруг которой спиралью, до самой вершины поднимались рельсы из «уголка». В назначенный день и в назначенное время при большом стечении публики, а публика были мы – малыши и приведённые нами взрослые – двое крепких парней выносили шар.
Диаметр шара был сантиметров семьдесят-восемьдесят. Устанавливали шар у начала пути «рельсового», отстёгивали ручки и… шар начинал двигаться. Он медленно, очень медленно начинал своё движение вверх. Достигнув вершины колонны – останавливался. Вспыхивал бенгальский огонь, а шар начинал медленный спуск. Внизу – шар распадался на две половинки, и из него возникала молодая девушка. Да это было поистине чудо. Поклоны, реверансы. Девица убегала, пареньки забирали располовиненный шар. Всё. Представление закончено.
Вторая, нижняя, была поинтереснее. Во первых - там был такой спуск-подъём, с которого так здорово было сбегать и, сделав круг возвращаться вверх на начало пути. Почти тренировка легкоатлета-бегуна. А, в крайнем случае, можно и через перила перелезть. А поручни у этих перил были из какого-то желтого металла. Неужели же это была латунь. Во люди жили!
Но самое главное - там был грот. Правдышний. Только недавно увидал этот грот на странице «парапета» и так это здорово.
Правда, грот моего времени очень уж отличался от фотографического.
Во-первых, не было никаких перил, и, самое главное, не было дам и кавалеров.
Но камни, камни были те же.
По этим камням можно было, представляя себя альпинистом, взбираться вверх на вершину. Причём по всем правилам, о которых можно было прочесть в книгах. Правда, без страховочной верёвки. А, ведь если подумать, то при высоте грота в два - три метра, он действительно был настоящей горой, был вершиной.
После этой площадки аллея-река растекалась несколькими рукавами к Садовой. Ничего интересного. Хотя нет. Здесь росли каштаны. Их было два, а может быть три, дерева. И каждую весну на них появлялись знаменитые цветы-свечки. В густой и весенне-свежей листве они действительно выглядели свечечками.
А в основном, в саду росли лигуструм, бирючина. Само собой айлант и много было гледичии. Как здорово гледичия гремела созревшими стручками. В них - тёмно-тёмно коричневых - помещались бобы, похожие на фасоль, только гораздо твёрже. А краешек стручка был таким вкусным, таким сладким. Но это, наверное, воспоминания детства – тогда всё было вкусным и сладким.
А вот чего не было – так это клумб-цветников. Не припомню я их. Появлялись цветочки около второго входа во двор служебный. Между воротами, сработанными под старину, и маленькими воротами в крепость. Появлялись там анютины глазки, бархатцы и левкои. Но немного их было. Не росли они в тени деревьев. Не запомнились цветики. Зато запомнились ворота из крепости в сад.
Ведь это был самый короткий путь из дома в школу. Чаще всего эти ворота-калитка были наглухо закрыты. Но нет таких ворот, которые не могли бы преодолеть «мальчиши». Вот и преодолевали.
Подходишь, к этим воротам осматриваясь и озираясь, как «лань осторожная», просовываешь свой портфель по ту сторону решётки (самый страшный и ответственный момент), а сам мгновенно по прутьям взбираешься вверх, на высоту два-два с половиной метра и через отогнутые прутья оказываешься в парке. Там уже проще.
Справа дерево-гледичия трясёт своими погремушками, а тебе вперёд, к решётке. Просовываешь вытянутую руку между тумбой-колонной и копьём, протираешь колонну своей спиной и уже на Чкалова. А там – посмотри,- налево, посмотри направо и если нет трамвая, вперёд, в школу.
А у аллеи-реки все притоки и протоки собирались и круто уходили вниз – на самую большую площадку парка. Самая большая площадь и самые большие воспоминания.
И самое-самое дальнее и оно самое первое – какое-то неосознанное. Большая-пребольшая (всё в превосходной степени) медведица с медвежатами.
Хорошо было полазить по медведице – за нос её потрогать, с медвежатами поиграть. Снесли её в своё время как пример яркой безвкусицы. Наверное, фонтан, на месте бассейна, был эталоном вкуса. Хуже этой груды стекляшек и придумать было трудно.
У стены дома (он выходил своим фасадом на Садовую-Чкалова), был подиум-сцена. Скамейки иногда пытались поставить, чтоб зрители могли где-то располагаться. Пионеры иногда давали свои концерты. Смотры проходили. В новогодние праздники ёлку устанавливали.
А на углу площадки росло старое-старое тутовое дерево. Плодов это дерево никогда не давало. Но именно на этом дереве был прикреплён громкоговоритель. Он был таким четырёхгранным рупором. Такие всегда в кино про войну показывают. Позже его заменили на «колокольчик».
В дни футбольных матчей вокруг этого дерева собиралась толпа людей мужского пола. Они «болели». Мои соседи-друзья тоже были болельщиками, и хотя у каждого дома была тарелка-громкоговоритель, всё же приходили сюда поболеть вместе со всеми. Приходил и я. И восторгался вместе со всеми, слушая голос Вадима Синявского, и также кричал «Гооол». Совсем не понимая, что произошло. Я никогда не был болельщиком.
Футбол для меня так и остался лишь игрой. А играть приходилось, и именно на этой площадке. Вратарём был. Тогда вратаря мы «голером» называли. Честно говоря, неважнецким голером я был – пропускал много. Играли ведь мячиком чуть больше теннисного. Я не оправдываюсь, но факт есть факт. Можно было вместо мяча погонять и «обезьяний хлеб». Два этих дерева росли здесь же, на этой же площадке.
Вот около одного из них (оно росло на возвышении) и собрали нас – детишек детсадовских испуганные воспитательницы. Внизу, на площадке двое – трое мальчишек (не наших) играли такими чудными шарами. Шары были большими, около метра в диаметре, почти прозрачными и бесцветными. Мы – детсадовские – с завистью смотрели на эти шары, на этих играющих мальчишек, но испуганные, о чём-то перешёптывающиеся воспитательницы собрали и увели нас.
Дальше аллея – река растекалась вольно, на множество узких аллеек. Там росли чудные кустики неведомого мне растения. Они расцветали раньше всех. Иногда цветы обжигались снегом и морозом, но они вопреки всему цвели. Запах от них - закачаешься. Это был первый запах весны.
Здесь же, ближе к ограде и воротам, росло большое дерево. Позже под ним расставляли столики чайханы.
Сюда выходили окна «Дома врача». В них можно было видеть было, как играют в волейбол девушки из общества «Медик». Потом эти окна заложили и пристроили чайхану, оставив внутри помещения несколько деревьев. Это тогда шиком было – пропустить через крышу живое дерево. Не выдержали деревья – погибли.
Я бы всем деревьям в Баку, которым больше пятидесяти лет, давал бы личные имена. Может тогда они были бы защищены от варварства и уничтожения. А, что одно дело уничтожить некое безликое существо и совсем другое попробовать тронуть существо с именем собственным. Ведь как оберегали большое тутовое дерево в крепости. Оно имя имело - «Бойук тут агачи».
Но была в саду и «правдышняя» - настоящая вода, которая бежала по арыкам-канавкам от большого бассейна почти до нижней площадки. Ходил садовник, строил на канавке насыпь-плотинку и лилась водичка прямо под корни деревьев. Один он был, а поливал «аграмедную» площадь. Почти от Баксовета до Азнефти. Ну, конечно, и мы помогали, как бобры – строили свои плотины и запруды. Домой приходили…. В общем, доставалось нам.
Но летом, повозиться с водой, да на настоящей земле - не убитой асфальтом и бетоном – как здорово. И главное, под защитой пик-копий. И в самом тенистом саду города. Ведь, кроме больших площадок, все аллеи были не просто тенисты, они были прохладны, защищены от ветра и ярого солнца. Чудо был парк.
Что-то с ним будет. Огороженный стоит, тоскливый. Ну и родиться ещё один «шедевр», с пальмами и подсветкой. Не будет больше «таинственного и многоликого» уголка в городе.
Мне жаль тебя старина - Губернаторский - Революции - Пионеров и школьников сад.
Но новые времена и, соответственно, новые понятия и о красоте и о вкусе.
Мне хотелось бы назвать написанное «Три возраста нашего сада», но это название очень уж походило на Валентина Пикуля – «Три возраста Окини-сан», вот и получилось то, что получилось.
