Наш Баку

[[Категория:Наши авторы]]
==Мамедов Алтай. Бомба==


'''''Алтай Мамедов''''' <ref>Мамедов Алтай Юсиф оглы (1930-2003) — прозаик-публицист, драматург, заслуженный работник культуры Азербайджанской Республики. Так получилось, что долгие годы Алтай-муаллим был соседом моего дедушки, Алекпера Сейфи. Рассказ был написан в декабре 1988 года, через 11 лет после смерти Алекпера Сейфи, опубликован в сборнике автора «Хатирәләр ишығында» в 1998 году(здесь и далее примечания Алекбера Сейфи - младшего)</ref>.


'''БОМБА'''

(перевод - Тофик Сейфи и Алекбер Сейфи)

- Вот, Патап, бомба работаj.
- Где?
- Дом Феjзулла бомба пирнесом.

''А. Ахвердиев'' <ref>Ахвердиев Абдуррагимбек Асадбек оглы (1870-1933) — выдающийся азербайджанский писатель, автор множества сатирических рассказов.</ref> ''«Бомба» (1908)''


[[Файл:Алекпер Сейфи в своём кабинете директора Кировабадского театра аздрамы (25.01.1960).jpg|thumb|300px|центр|Алекпер Сейфи - директор Кировабадского госуд. азербайджанского  драматического театра ]]


'''(Рассказ-воспоминание)'''

[[Сейфи Алекпер Сейфулла оглы - народный артист Азербайджанской ССР.|Сейфи]] ехал в мягком вагоне, как и 24 года назад, когда в таком же вагоне вёз навсегда в древнюю Гянджу полный состав Тюркского рабочего театра, думая о предстоящей работе. Сейчас он один, вернее, в купе были люди – чужие.

Жизнь удивительна. Ровно 18 лет назад его, арестованного, везли в Баку по этой же дороге. В Гяндже успел проработать всего шесть лет…


В тюремных лагерях он жил сладкими воспоминаниями о свободной жизни там, на свободе. Сейчас, на свободе, его не оставляли горькие воспоминания о пережитом за колючей проволокой.

В этой странной жизни и странные дела.

…Тогда встретить коллектив театра вышла вся общественность города во главе с Гамидом Султановым. Вспоминая о нём, по телу пробежали мурашки – одной из главных причин его ареста было знакомство с Гамидом.

[[Файл:Алекпер Сейфи после возвращения из ссылки (1956).jpg|thumb|300px|центр|Алекпер Сейфи после возвращения из ссылки. Слева направо: Сурейя-ханум, племянник Алекпера Сейфи Талят, жена брата Алекпера Сейфи Анифа, брат Алекпера Сейфи Новруз, Алекпер Сейфи (1956)]]


Сейчас Сейфи знал, что на станции его будут встречать актёры, старые друзья и товарищи…

Мысли вновь возвратились к Гамиду Султанову…


Нужно было превратить старую мельницу немца Форера (её использовали как солдатский клуб) в новое здание театра. Помощников хватало. Все свободные от работы актёры трудились на строительстве театра, таская на своих плечах брёвна, доски.

Как-то работа приостановилась – не хватало нескольких швеллеров, очень дефицитных.

Сейфи обратился к председателю исполкома:

- Гамид гага! – многие его так называли, – нужен швеллер.

- Знаю, Сейфи, но его нет. Куда только не обращался - отовсюду отвечали: «Нету!».

- Гамид гага, строители говорят, что его можно заменить рельсами.

- Сейфи, мы проводим трамвай, и каждый рельс на строгом учёте... Постой-ка… я не говорил – ты не слышал… пусть твои артисты ночью унесут от моста несколько штук… Правда, поднимется шум, но ничего, не страшно – моих сил хватит, и рельсы я достану из Баку или Тбилиси. Лишь скорее построить театр.

Шум, поднятый вокруг пропавших рельсов, он<ref> Здесь имеется в виду Султанов Гамид Гасан оглы (1889-1937) – видный революционер, в период описываемых событий был председателем исполкома Гянджи - Кировабада, очень много сделал для развития промышленности и культуры города; в июне 1937 года на XIII съезде Компартии Азербайджана не побоялся сказать правду о репрессиях и лично о Багирове, после чего был объявлен «врагом народа» и через неделю казнён; посмертно реабилитирован в 1956 году</ref> утихомирил.


После окончания строительства Гамид Султанов часто приходил в театр, сидя в правительственной ложе, интересовался проблемами и заботами актёров, помогал им устроиться с жильём. Он говорил: «Театр – художественная трибуна Советской власти». И естественно, что про нужды, запросы, дела театра и его артистов он узнавал в основном от Сейфи, директора театра.


Ровно через шесть лет после этого, в один из воскресных дней Сейфи позвонили домой и сказали:

- Товарищ Мирджафар Багиров<ref>Багиров Мирджафар Аббас оглы (1895-1956) – Первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана (1933-1953), личность неоднозначная, деспотичная; в период его руководства производились массовые репрессии среди партийных и советских руководителей, людей искусства, интеллигенции; решением Военной коллегии приговорён к расстрелу как "подлый агент и наймит реакционных сил, враг народа, совместно с Берия и бандой его сообщников готовили контрреволюционный заговор"; справедливости ради хочу отметить, что сын Багирова, Владимир - Джангир Мирджафар оглы Багиров был в годы Великой Отечественной войны лётчиком-истребителем, имел ранения и награды, погиб 5 июня 1943 года в борьбе с фашистскими оккупантами. </ref> тебя ожидает.

- Где?

- В театре.

Багирова он впервые увидел в Тифлисе, в редакции газеты «Ени фикир» (Новая мысль). Тогда Сейфи сотрудничал и в редакции. Многие друзья называли его «Ахави»<ref>Ахави - «брат» (в переводе с грузинского и с арабского), «брат отца; такой же, как отец» и «любовь» (в переводе с древнееврейского). Какое значение выберет читатель и какой смысл придавали ему современники Алекпера Сейфи – не знаю; скажу только, что все значения одинаково приемлемы для характеристики этого человека. </ref>. И Багиров, обращаясь к нему, также называл его «Ахави».


Хотя время было тревожное <ref>1938 год – самый разгар сталинских репрессий. </ref>, но Сейфи не испытывал чувства страха – он воспринял приезд секретаря ЦК в театр, да ещё задолго до начала спектакля, как внимание и заботу о театре. Поэтому по дороге обдумывал то, что нужно в первую очередь: «Занавес обтрепался, люстра неподходящая, да и мотор сцены часто выходит из строя. Надо будет об этом сказать, может, поможет их заменить… Что ещё? Да ладно, хватит пока и этого».

«Занавес, люстра, мотор. Занавес, люстра, мотор» - повторял он, чтобы не забыть. Быстро поднялся по ступенькам наверх.

- «Киши» <ref>Киши – «мужчина» (в переводе с азербайджанского), но думаю, что применительно к М.Д. Багирову это скорее звучало как «Сам (Хозяин)»; так крепостные называли своих властных и деспотичных хозяев, которых не уважали, но боялись. «Собака лижет палку и ноги сурового хозяина»! </ref> в кабинете главного режиссёра, - сказали ему.

С мыслью о «занавесе, люстре и моторе» он открыл дверь кабинета. Там, кроме главного режиссёра и нескольких актёров, руководителей города, были и незнакомые люди.

Багиров метался. Сейфи спокойно сказал:

- Добро пожаловать, товарищ Багиров…

- Мальчишка, ахави, сукин сын, - Сейфи никогда не видел такого злобного взгляда; будто это был не тот, кого он видел в Тифлисе, - ты до того обнаглел, что дружишь с моими врагами?!

- Какие друзья, какие враги? – только успел вымолвить Сейфи, как Багиров схватил его за грудки посредине кабинета и, толкая перед собой, швырнул его о стену кабинета. Хорошо, что не ударился головой – разбил бы.

- Ещё говоришь, «Какие враги»?! Враги народа. Знай, мои враги – враги народа! И тот, кто дружит с врагами народа – мой враг…Мой враг – враг народа! – Потом взревел, - Подлецы! Все вы предатели, подлецы! Не только Сейфи!

После этих слов Багирова все присутствующие, слышавшие эти слова, приняли их на свой счёт; лица у всех побелели. Багиров вновь приблизился к Сейфи; тот подумал: «Сейчас ударит». Дьявол вперил свой взгляд в него и сказал:

- С тобой закончено! - Потом заорал на стоящую рядом актрису из русской труппы театра, показывая на Сейфи, - Что за человек, что за руководитель? – Видимо рассчитывал, что та после всего увиденного скажет какие-нибудь слова против Сейфи.

Женщина, сильно волнуясь, сказала:

- Очень хороший человек, очень хороший руководитель! Дай Бог ему здоровья!

Багиров рассвирепел, вновь повернулся к Сейфи и заорал:

- Вон отсюда!

Сейфи застыл, не тронулся с места. Но Багиров, не дожидаясь Сейфи, рванул дверь и выскочил из кабинета, все остальные, за исключением директора, выскочили за ним вослед. Словно все ни секунды не хотели оставаться рядом с Сейфи, хотели отстраниться от него, как от прокажённого.

За два месяца до этого в гостях у Сейфи был Самед Вургун <ref>Вургун Самед (псевдоним; настоящие имя и фамилия Самед Юсиф оглы Векилов) (1906-1956), азербайджанский советский писатель, общественный деятель, народный поэт, заслуженный деятель искусств Азербайджанской ССР; был одним из близких друзей семьи Алекпера Сейфи (среди друзей последнего были Узеир Гаджибеков и его племянник Ниязи, Рашид Бейбутов, Ульви Раджаб, Исмаил Талыблы, Рза Тахмасиб и многие другие деятели театра, литературы и искусства)</ref>, сказал, что пробудет в Гяндже 2-3 дня <ref>Обычно в Гяндже Самед Вургун останавливался у своей племянницы Лейлы Векиловой (в замужестве Семёновой), но и гостеприимная семья Алекпера Сейфи также оставляла на ночлег высокого гостя. Семёновы и Сейфи также дружили семьями, их дети также были друзьями</ref>, потом неожиданно сказал во время обеда: «Знаешь, Сейфи, я должен уехать. В «Вышке» писали, что я взял под защиту Мушфига <ref>Мушфиг - литературный псевдоним Микаила Мирзы Исмаилзаде (1908-1938). Азербайджанский поэт, один из основателей азербайджанской советской романтической поэзии. Мушфиг был объявлен "врагом народа" и расстрелян 12 марта 1938 года в возрасте 29 лет.</ref> – наверное, меня арестуют». Услышав это, Сурейя-ханум <ref>Сурейя Аббас кызы Сейфи (до принятия мусульманства – Цецилия Аншелевич) – супруга Алекпера Сейфи, одна из первых актрис, выступавших на азербайджанской сцене; в период незаконной репрессии Алекпера Сейфи была отлучена от театра, объявлена «женой врага народа», воспитала сыновей Алекпера Сейфи Руфата и Тофика </ref> вздрогнула – на Самеде лица не было, он как бы застыл. Счастье, что до сих пор Самеда ещё не трогали.

[[Файл:Сурейя Ханум Сейфи одна из первых исполнительниц женских ролей на азербайджанской сцене (12.02.1934).jpg|thumb|300px|центр|Сурейя Ханум Сейфи - жена Алекпера Сейфи, одна из первых исполнительниц женских ролей на азербайджанской сцене ]]


Что было делать Сейфи – ведь он чувствовал: многие из его товарищей избегают с ним встреч, и, чтобы как-то сгладить неловкость, Сейфи старался реже выходить из кабинета, больше держать связь по телефону.


Был арестован артист Кязым Зия <ref>Кязым Зия – один из актёров Кировабадского драматического театра. </ref>, причём Багиров его за грудки не хватал.

После приезда Багирова прошло 45 дней. На квартиру к Сейфи пришли двое. Семья обедала. Одного из вошедших Сейфи знал – это был сотрудник НКВД, он часто присутствовал на общественных просмотрах спектаклей. Увидев его, Сейфи всё понял и похолодел.

- Товарищ Сейфи! Для уточнения некоторых вопросов нам очень нужна Ваши помощь. Это займёт минут 10-15.

- Что же, пойдёмте, только возьму свою шляпу…

- Зачем вам она? До нас три минуты ходьбы.

Действительно, до горотдела НКВД было тридцать шагов.

Сейфи ничего больше не сказал, погрустнел. На глазах у Сурейи, старшего сына Руфата и младшего Тофика стояли слёзы.

Позже, в тюрьме ли, в лагере ли, Сейфи, вспоминая этот эпизод, говорил: «Бессовестные, сукины дети! Не дали даже шляпу взять!» <ref>Обычная тактика работников НКВД той поры – приглашение на 10-15 минут (чтобы арестовываемый ничего не заподозрил и не пытался скрыться, чтобы родные не заподозрили ничего раньше времени)</ref>…


Поезд приближался к Гяндже, колёса вагона мерно постукивали. Сейфи не знал <ref>Тоже практика действий против «семьи врага народа» - выселение из нормального жилья, увольнение с работы, отказ от принятия в комсомол и т.д. Сурейя-ханум никогда не жаловалась и не писала о трудностях, понимала – там, в Сибири, её Алекперу труднее, чем ей здесь с детьми</ref>, что его семья была выселена из трёхкомнатной квартиры и поселена в глубоком подвале; что Сурейя бережно хранила в сундуке шляпу, иной раз вытаскивала её, клала перед собой, смотрела на неё, как бы беседуя с ней. Не знал Сейфи и того, что по возвращении домой Сурейя достанет эту шляпу, торжественно вручит её и скажет: «Вот, если бы ты тогда надел бы её, то быстро возвратился бы – эта шляпа волшебная».

Сейфи возьмёт эту шляпу, внимательно осмотрит её и в тон жене скажет: «Видишь, Сурейя, моя папаха не осталась пустой!».

[[Файл:Семья Алекпера Сейфи (начало 1940-ых г.г.).jpg|thumb|300px|центр|Семья Алекпера Сейфи: актриса Сурейя-ханум, старший сын Руфат, младший сын Тофик. Снимок сделан в начале войны, предположительно в конце 1941 - начале 1942 года]]

Но всё это ещё впереди, а пока по дороге к дому Сейфи вспоминал прошлое.


…В камере Сейфи понял, что только он один оставался в городе на свободе – большинство партийных и советских активистов были здесь, в камерах НКВД.

Молодой следователь вёл допрос по-русски:

- Вы обвиняетесь в подготовке покушения на жизнь руководителей республики.

- Это бессовестная ложь!

- Тем не менее, Вы готовились это сделать – Ваши сообщники признали свою вину, и Вам я не советую тянуть время.

Он положил перед Сейфи протокол допроса. Сейфи прочёл показания арестованного ранее актёра, в которых тот признавал подготовку Сейфи совместно с другими покушения на руководство республики. Узнал почерк и подпись писавшего.

- Что скажете?

- Такого быть не может!

- Подпись Вам знакома?

- Всё равно не верю.

- А если он подтвердит всё это Вам лично?

- Не верю, что можно подтвердить то, чего не было…


Наутро была устроена очная ставка. Сейфи сидел на прежнем месте. Дверь отворилась, двое охранников втолкнули и в кабинет скелетообразного, измождённого человека и встали неподалёку. «Господи, кто это?». Всего за один месяц человек был превращён в призрачное существо, которое можно было узнать только по глазам – это был Кязым Зия. Неужели он действительно оговорит Сейфи в лицо?

Следователь заговорил:

- Вы подтверждаете ранее сказанные показания о подготовке совместно с Сейфи покушения на руководителей партии и правительства?

Кязым никак не мог ответить, не было. Даже раздвинуть губы было трудно… Наконец, собравшись духом, заговорил:

- Не верь, Сейфи, всему написанному, там всё ложь и клевета! Не верь; меня били, топтали, мучили, заставили написать поклёп; не верь!

Следователь подал еле заметный знак конвоиру, и тот нанёс Кязыму удар кулаком в лицо…

- Уведите этого негодяя!

Сейфи потребовал:

- Прошу зафиксировать сказанное актёром Кязым Зия…

Только успел произнести эти слова, и… получил такой удар по голове, что искры посыпались из глаз.

Обоих арестованных волоком потащили из кабинета.

С этого момента начались систематические избиения и мучения Сейфи. Выдержал. Не подписал ни строчки. Порой сам удивлялся, как выдержал всё. Затем Баку, Баил <ref>Знаменитая Баиловская тюрьма (1888 г. постройки, с 1920 г. официальное название - исправительный дом №1 с вмещаемостью 1500 человек) – своеобразные «круги ада на Земле», место содержания, допросов, пыток и расстрелов политзаключённых и в царские, и в сталинские времена. Кстати, сам Сталин там сидел дважды: в марте 1908 г. и в марте 1920 г. в камере №39, но «кровожадные» царское и мусаватское правительства не могли додуматься до иезуитски изощрённых пыток «новых хозяев»</ref>.


Стук вагонных колёс оторвал Сейфи от воспоминаний. Он старался представить себе товарищей, кто завтра будет его встречать: Исмаила Талыблы <ref>Талыблы Исмаил Мамед-Али оглы (1898-1967)- азербайджанский советский актёр театра и кино, народный артист Азербайджанской. ССР. Профессиональную сценическую деятельность начал в 1920 году; работал в азербайджанском "Сатир-агиттеатре", с 1924года - в Бакинском Тюркском Рабочем театре (с 1932 года - Кировабадский театр)</ref>, Амира Дадашлы, Микаила Давудова <ref> Амир Дадашлы, Микаил Давудов – актёры Кировабадского драматического театра. </ref>, Солмаз <ref>Солмаз-ханум (Орлинская Нина Георгиевна,. 1906-1978), одна из первых женщин на азербайджанской сцене (в их числе: Сурейя-ханум Сейфи, Марзия-ханум Давудова, Гэмэр-ханум Топурия, Панфилия Танаилиди), артистка Кировабадского драматического театра, народная артистка Азербайджанской ССР. </ref>, Рамзию <ref>Вейсалова Рамзия-ханум, артистка Кировабадского драматического театра, народная артистка Азербайджанской ССР</ref>, кого-то из молодых тогда актёров. Вдруг Солмаз заплачет… Сейфи не любил сентиментальных встреч – «не позволю этого, я сам к моменту прибытия на станцию придумаю подходящую для встречи сцену». Мысли вновь вернулись к годам ареста.


Баилово, ох уж это Баилово! Все самые видные общественные деятели республики находились здесь, словно произошёл контрреволюционный переворот, и всех революционеров, арестовав, посадили в Баилово. В камере находился и знакомый по прежним временам секретарь райкома.

Во время одной из прогулок Сейфи заметил Гусейн Джавида <ref>Гусейн Джавид (настоящая фамилия - Расизаде Молла Абдулла оглы, 1882-1941 г.г.) - азербайджанский советский поэт и драматург, арестован 4 июня 1937 года, осуждён «тройкой» НКВД 9 июня 1939 года, скончался в Магадане 5 декабря 1941 года. Посмертно реабилитирован</ref>. Подошёл к нему. Поздоровался. Сейфи еле сдерживал спазм, подступивший к горлу: знаменитый поэт, знаменитый драматург Джавид был его учителем, он же – его любимым учеником.


Джавид для всех учеников был желанным учителем. Сейфи играл в его пьесах, а после роли Серго из пьесы «Шейх Санан», сыгранной им с блеском, стал любимцем публики. В начале 30-х годов Сейфи пригласил Джавида в Тюркский рабочий театр для ознакомления и обсуждения коллективом театра постановки новой пьесы «Телли саз». На читку пьесы неожиданно пришёл один критик, любитель чернить людей талантливых. Сейфи не знал, кто сообщил критику, что Джавид будет читать свою пьесу.

Пьеса была отличная. О Южном Азербайджане. Присутствовавшие аплодисментами восприняли пьесу, однако критик выскочил с разгромной критикой произведения Джавида.

Джавид молча свернул трубочкой рукопись, потом спросил у Сейфи:

- Эту пьесу я написал?

- Да, Джавид-эфенди.

- Значит, я волен поступить с ней как хозяин?

- Да, Джавид-эфенди.

- Тогда знайте, я её не писал, сюда не приходил, вам её не читал, я прощаюсь.

- Джавид-эфенди…

Джавид, не обращая внимания на его слова, направился к выходу; поравнявшись с критиком, бросил ему в лицо:

- Ты болен, у тебя в мозгу сифилис.

(Позже рукопись «Телли саз» была утеряна и по сей день не нашлась. Интересная была жизнь! Вскоре и критик был арестован и расстрелян).


Теперь Сейфи и Джавид шли рядом.

- Джавид-эфенди, - произнёс Сейфи сдавленным голосом.

- Сейфи, дорогой, ты ли это?

Было ощущение, что Джавид узнал его с трудом.

- Сейфи, дорогой, как же это так? Скажем, темы моих пьес были не те и не отвечали нынешним требованиям. Скажем, я старый человек, и в моём языке много арабского и фарсидского. Скажем, к несчастью я бывал заграницей – видимо, поэтому меня и арестовали. Но ты? Ты же был их агитатором, ты молод – не могу понять, за что тебя арестовали?

- Бывает, Джавид-эфенди! Если арестовали такого человека, как Вы, то что я из себя представляю?

Сейфи не понимал, говорит ли Джавид серьёзно, или с сарказмом. Времени для длительной беседы не было. Внезапно Джавид произнёс:

- Люди, бессовестно поправшие нашу честь, смеют называть нас продажными, нет, каковы они!

Больше Сейфи Джавида не видел, но в лагере от арестованных он слышал о Джавиде.


Вот такой странной была жизнь, а Баилово было ещё тем Баиловым… Не выдержавшие допросов давали показания на тех, кто ещё продолжал держаться. Трудно было переносить физические страдания. Ещё труднее было переносить страдания моральные. Ещё там, в тюрьме Гянджи, порой мелькала мысль: «Всё, не могу, сил больше нет, подпишу, будь что будет!», но потом говорил сам себе: «Надо держаться, жизнь даётся один раз, ещё посмотрим, кто кого!». Когда было особенно трудно, на память приходило четверостишие Тофика Фикрета <ref>Тофик (другое написание Тевфик) Фикрет (1867-1915) , турецкий поэт, реформатор турецкого стиха. Осуждал деспотизм, призывал к братству народов)</ref>:


:Если у твоих мучителей есть пушки, пули и виселицы,<br>
:А у тебя – непокорные руки и несклонённая голова,<br>
:Не склоняйся и помни: как бы тьма не наступала на Солнце,<br>

Оно никогда не погаснет, ибо каждая ночь сменяется светлым днём <ref>Построчный перевод Тофика Сейфи. К сожалению, мы не могли найти настоящего литературного перевода, так что переводить стихи приходилось то моему отцу, то мне</ref>.


Эти стихи Тофика Фикрета были известны ему и раньше, но в тюрьме эти строки, возникнув в сознании, приобрели для Сейфи более реальный смысл, помогали укреплять веру и закалять волю. Позже, в лагере Сейфи замечал, что эти строки не одному ему помогали держаться на ногах, многие другие узники также вспоминали их.


В камере были разнообразные люди. На верхних нарах привольно разлёгся некто Михаил, молодой, полный свежих сил. Он очень хорошо чувствовал себя и, глядя свысока на остальных сокамерников, осыпал их в несметном количестве насмешливыми словами, которые острым жалом проникали в души заключённых.

Мишка с ехидной улыбкой бросал им сверху вниз разящие слова-стрелы:

- Ах, бедняги, - говорил он, - несчастные, жалкие, без вины виноватые, тяжко мне смотреть на вашу судьбу.

Бывший первый секретарь одного из смежных с Гянджой районов прикрикнул:

- О своей участи горюй, подлец, провокатор!

- Ошибаешься, гражданин бывший секретарь, если бы я был провокатором, то давно бы насплетничал, а я говорю, что вашей вины нет; вот, скажи, к примеру, какая твоя вина?

- Этого я не знаю… Партия узнает, народ узнает, а тебе до этого дела нет…Правда восторжествует.

- Пока правда восторжествует, ты, несчастный, уже давно будешь на том свете. Вы все – фиктивные арестанты, поддельные арестанты.

Смысл слов не сразу дошёл до сокамерников; выражение «фиктивные», воспринялось сперва как оскорбление и вызвало бурю негодования, но постепенно восстановилось напряжённое молчание.


Мишка с видом победителя продолжил:

- В этой камере только я – настоящий арестант; во всей Баиловской тюрьме только я – единственный истинный арестант, а ваша вина высосана из пальца. Я за свои проступки получу достойное наказание, несчастные… Но для меня это не имеет никакого значения, - он показал соединённые вместе два пальца, - потому что я получу «вышку», хотя, может, грехи мои и на две «вышки» потянут. Я в прошлые времена в одном государстве разведчиком был, а на двух – служил, шпионил. И на Англию, и на Францию. Полученные деньги просаживал в первоклассных кафешантанах Парижа и Лондона; моими любовницами были прима-балерины. О деньгах и не задумывался, сорил ими налево и направо.

- Подлец, бессовестный! – крикнул бывший секретарь.

Мишка равнодушно ответил:

- Не забывайтесь, здесь не Ваш район, да и Вы уже не секретарь. Здесь Баилово. До того, как я вас всех здесь увидел, ещё испытывал какие-то угрызения совести, хотел повиниться перед страной, которая с определённой целью посылала меня за границу. Теперь больше никакой «совесть-мовесть» не вижу. Всё теперь мне стало безразличным!

Бывший секретарь вновь закричал:

- Я тебя собственными руками удушу, предатель Родины! – после чего затарабанил в дверь. Двери открылась, и на пороге показался усатый охранник.

- Что случилось, почему дверь ломаете?

- Прошу от имени всех арестованных убрать этого шпиона, изменника Родины из камеры!

- Вах, а вы кто, чем лучше него? Враги народа, подлецы! Он как мужчина принимает наказание. Он один человек – среди вас. Ещё раз меня потревожите – карцер!

С этими словами усатый охранник закрыл дверь. Мишка захохотал:

- Видали, сокамерники!

В один из дней железная дверь камеры отворилась, охранник сказал:

- Мишка Прошин, собирай манатки – и на выход!

Мишка с превосходством оглядел сокамерников:

- Небось думаете, что на расстрел поведут? У меня пока ещё суда не было. Меня, как вас, не будет судить «тройка» за 10 минут! Мои дела-поступки внимательно рассмотрят. Ещё неизвестно, может нынешним хозяевам понадобятся мои прежние связи; тогда – прощай, Баил, здравствуйте, публичные дома Парижа!

Охранник сказал, посмеиваясь:

- Ну ладно, не заливай – пока про твою судьбу бабушка надвое сказала!

- Гуд бай, несчастные! – С этими словами Мишка посмотрел по сторонам и остановил свой взгляд на Сейфи, - Эх, артист, ввек ты таких сцен не видел и не слышал! Прощайте, враги народа, прощайте!

Затем с внезапной грустью добавил:

- Сожалею о вашей участи!

Мишка вышел, дверь закрылась, задвинулся засов. После Мишкиных иронично-иносказательных слов, вносивших какую-то бодрость в их камерную жизнь, многим пришла в голову мысль, что Мишка никакой не шпион-доносчик, а всё сказанное выдумал, оговорил себя. Только бывший секретарь не мог успокоиться:

- Я ещё такого бессовестного, гнилого человека не встречал!


Во многих заключённых ещё теплилась до сих пор надежда, что всё, происходящее с ними окажется розыгрышем, дурным сном.

После очередного банного дня все вернулись в камеру совсем подавленными. На месте купания бородатый мужчина из числа старожилов тюрьмы, который изредка мыл полы в бане, негромко напевал арестантскую песню:


:В Баиловской тюрьме - полторы тыщи человек.<br>
:И всех нас сошлют в страну Сибирскую навек.<br>
:Сибирь – это степь с четырёх сторон вокруг,<br>
:И как бы от мороза не лишиться пальцев рук!<br>
:Не плачь, моя мама, прошу тебя, не плачь –<br>
:Ведь я пока не умер, я живой пока, не плачь… <ref>Литературный перевод Алекбера Сейфи - младшего</ref>


Сейфи и другие заключённые слышали эту песню уже неоднократно. Мужчина пел её очень проникновенно. Невольно у всех арестантов в сердцах повторился припев этой песни.


:Не плачь, моя мама, прошу тебя, не плачь –<br>
:Ведь я пока не умер, я живой пока, не плачь.<br>


Внезапно мужчина оборвал песню и сказал, глядя куда-то вдаль:

- Этой ночью Мушфига казнили.

Сейфи вздрогнул. Он знал об аресте Мушфига… Жизнь переменчива…вновь промелькнули воспоминания о былой славе поэта… И Мушфига не пожалели… Внезапно ему в голову пришла мысль, что возможно бородач смывает с деревянного настила кровь Мушфига.

Сейфи подумал, что с уходом Мишки из камеры обстановка стала ещё более угнетающей. Подумал, как необходим луч радости в мрачной камере. Но откуда взяться радости в полной моральной грязи атмосфере застенка? Как может личность, запертая в четырёх стенах, улыбаться? Лишь бывший секретарь не позволял себе поддаться общему состоянию уныния.


([[Мамедов Алтай. Бомба (окончание).|'''Окончание следует''']])


<span style="color:#8B1A1A;">'''Об Алекпере Сейфи см. также статью'''</span>  [[Сейфи Алекпер... Тогда, в тридцать восьмом…]]



'''ПРИМЕЧАНИЯ:'''


<references /> 

<references /> 

<references /> 

<references /> 

<references /> 

<references /> 

<references /> 

<references /> 

<references /> 

<references /> 

<references /> 

<references /> 

<references /> 

<references /> 

<references /> 

<references /> 

<references /> 

<references /> 

<references /> 

<references /> 

<references />