Толстой Борис Дмитриевич Версия от 02:06, 12 июля 2016; I am (обсуждение | вклад) (Новая страница: «==Толстой Борис Дмитриевич== '''''1897 – 1942''''' 300px|leftСотрудник Госплана РС…»)
Толстой Борис Дмитриевич[править]
1897 – 1942
Сотрудник Госплана РСФСР. Борис Дмитриевич Толстой был, как и его отец, юристом.
Родился в 1897 году в селе Борщево Воронежской губ. Отец - граф Дмитрий Евгеньевич Толстой, мать - Мария Дмитриевна Толстая (урожд. Вальцева).
Окончил юнкерское училище, позднее — юридический факультет Бакинского университета, работал в Баку юрисконсультом.
Народные нотариусы 1923: • Толстой - Лалаевский проезд (инициалы не указаны, но можно предположить, что это Б.Д.)
В апреле 1920 году венчался с Татьяной Владимировной Ефимовой, и у них в 1921 году родилась дочь Лидия (в замужестве Либединская).
С 1924 семья проживала в Москве, в Воротниковском переулке. Борис Дмитриевич работал юристом в Госплане РСФСР над первым пятилетним планом.
После убийства Кирова, началось изгнание из крупных городов всех, кто имел дворянское происхождение. В декабре 1934 он уволен с работы за происхождение. Работу в Москве Борис Дмитриевич найти не мог и уехал в Казахстан. В середине 1930-х — развелся с женой.
20 сентября 1937 года был арестован, а 29 декабря приговорен к 10 годам ИТЛ и отправлен в Краслаг; позднее переведен в инвалидное Нижне-Пойманское лагерное отделение, где в 1942 году скончался. Жертвы политического террора в СССР
Лидия Лебединская рассказывает:
Помню, что у отца хранились визитные карточки с золотым обрезом и маленькой короной, на которых паутинно-каллиграфическим почерком было выведено: "Граф Борис Дмитриевич Толстой". Внизу отец приписал фиолетовыми чернилами: "Сотрудник Госплана РСФСР"”. Прекрасного юриста и экономиста вычистили из Госплана за происхождение. Несколько месяцев он пытался устроиться на работу в Москве. Все было тщетно, пришлось искать работу на периферии — в Казахстане.
Отношения между родителями были непростыми. Борис Дмитриевич был человеком вдохновения. Изнеженный и болезненный, он не очень хорошо справлялся с ролью отца и главы семейства. Болезненность отчасти была связана с пристрастием к опиуму, начавшимся в Баку, где в то время существовало немало опиумных притонов, которые держали китайцы.»
Сначала Борис Дмитриевич звал семью к себе в Алма-Ату, но вскоре встретил и полюбил женщину с семилетней девочкой. У него образовалась другая семья. Решив объясниться с Лидой, он без стеснения рассказал дочери о прошлой жизни с Татьяной Владимировной и о своей новой любви в письме от 3 июля 1937 года.
Когда Бориса Дмитриевича осудили и отправили в Красноярский лагерь, он настойчиво писал своей бывшей семье. Видимо для Татьяны Толстой откровения бывшего мужа, изложенные в письме к дочери, стали потрясением. Ее сердце навсегда закрылось. Именно этим можно объяснить тот факт, что на его жалобные и пронзительные письма она не хотела отвечать.
Борис Дмитриевич погиб в лагере в 1942 году. Но подробности его гибели не были известны в семье вплоть до первой публикации книги “Зеленая лампа”. Однажды Лидии Борисовне пришло письмо, из которого стало известно о последних днях ее отца.
Несмотря на выпавшие испытания, Борис Толстой оставался человеком благородным. “Наш лагерь под управлением Красноярских лагерей, — писал его товарищ по лагерю, — находился в глубокой тайге, в 15 км от станции Решеты и был в составе Нижне-Пойманского отделения, которое находилось в Решетах. Лагерь у нас был инвалидный, т.е. находились все заключенные — или больные физически, или маломощные, непригодные к тяжелому физическому труду. Однако работы были очень тяжелые — погрузка леса в вагоны, или же земляные работы. <…>
На общие работы его выводили редко из-за очень слабого состояния здоровья. (Иногда все-таки выводили.) Это был обаятельнейший человек и, я бы сказал, очень талантливый. В чем заключался его талант? Во-первых, это был замечательный рассказчик, во-вторых, он прекрасно (подчеркиваю!) писал жалобы. Разъясню второе положение: очень многие наивно считали, что если они напишут жалобу в Верховный Совет, или Генеральному прокурору, или Сталину, или в другую какую инстанцию на неправильность их заключения, ибо никакой вины за собой не чувствовали, то их обязательно освободят. С нами вместе в заключении находились юристы с высшим образованием, на воле очень популярные и даже известные, но все считали, и даже сами эти юристы подтверждали, что лучше всех напишет Толстой. <…>
Никогда, ни при каких условиях, порой чрезвычайно тяжелых, он не терял человеческого достоинства. Великолепно помню его красивую, стройную фигуру с гордо поднятой головой, с нежным красивым лицом. Он был очень худой и изможденный от вечного недоедания и отсутствия курева.
Из своей жизни на воле он любил рассказывать (причем, как я уже говорил, рассказывал он мастерски) о своей жизни в Баку, о пребывании в юнкерском училище, о своем брате, инструкторе физкультуры, которого он, очевидно, очень любил и рассказывал о нем с упоением. Часто ночью он взбирался ко мне на нары и тихонько, чтобы никого не будить, мы долго беседовали. Его положили в больницу, но в тех условиях лечение было очень слабое, хотя и были опытные врачи (тоже заключенные), из-за отсутствия хорошего питания и отсутствия медикаментов нужных. В последний раз его положили в больницу в очень тяжелом состоянии. Часто, почти ежедневно, я ходил его проведывать, и то скромное, что я ему приносил, он уже принимать не мог. За день до его смерти он уже был в бессознательном состоянии и уже меня не узнал <…>”.
