Юрий Мархевка. Как я стал мелиоратором Версия от 00:27, 29 апреля 2020; I am (обсуждение | вклад) (→Юрий Мархевка. Как я стал мелиоратором – первый этап моего становления)
Юрий Мархевка. Как я стал мелиоратором – первый этап моего становления [править]
Я человек немолодой, но и стариком себя не считаю. А вот другие считают и при пользовании общественным транспортом всегда уступают мне место. Но то внешний вид, а в душе я еще ого-го….
Но все равно, как не крути, а в ночное время, когда возрастная бессоница одолевает меня, я, подобно молящемуся, перебираю свои четки. Я нанизываю на нить свои воспоминания и каждый раз новые. И конца им не видно.
Вообще, за плечами большая жизнь. Достаточно подумать, что я помню как дед Исаак водил меня на первые выборы. Помню? как мечтал увидеть Сталина, и повезло мне увидеть его в Москве в 1948 году во время демонстрации, а это уже более 70 лет назад.
Попробую рассказать о своей жизни через ряд случаев, иногда и с отступлениями, но все же в хронологическом порядке, пропустив детство.
Так получилось, что в 1946 году из-за ухода из жизни отца, я стал сиротой и некоторое время жил в Москве в семье моей тети Ани, а она была из всех сестер самая рационально мыслящая. Вот и внушила она мне, что я должен поступить в техникум, чтобы поскорее начать помогать маме и сестре.
Итак, в 1951 году я начал поступать в техникум. Сначала я думал о Нефтетехнологическом, там была слаженная команда по волейболу, но он размещался за городом Разина, и туда было неудобно добираться.
Меня как сироту опекали все мои дяди, как мамины братья, так и мужья ее сестер. Дядя Изя Воронин - муж Берты Исааковны, занимал относительно высокое место в системе Минводхоза. Он и предложил устроить меня в Гидромелиоративный техникум.
Учеба в техникуме и положила начало моему взрослению, что показало правоту тети Ани.
Техникум считался дневным, но, из-за отсутствия собственного помещения, занятия проводились вечером в здании 142-й школы на 7-й Завокзальной, а Администрация техникума размещалась в Черном городе около больницы Шаумяна, напротив мраморного завода на улице Тельнова.
Я боялся экзамена по русскому языку. На экзамене был диктант. Принимала экзамен преподаватель Гамрекели. И вдруг в класс вошел председатель приемной коммисии Нагиев и спросил у нее, как справляется Мархевка. Она подошла ко мне, взяла мой экзаменационный лист и передала ему. Нагиев молча сложил этот лист и спрятал его в карман. На другой день я увидел себя в списке принятых.
Нагиев был отличный преподаватель геодезии. Знания, полученные у него, пригодились мне не только на практике после первого курса, но даже через много лет в Израиле, где я начал работать геодезистом. Жена его преподавала в азербайджанском секторе, была очень красивой женщиной и бессменым парторгом техникума.
Нам наряду с общеобразовательными предметами: математика[1], физика, русский язык, химия, преподавали специальные предметы: геодезию, гидрологию, почвоведение, строительство гидротехнических сооружений, мелиорацию, машины и механизмы для мелиоративного строительства и даже устройство и способы хозяйствования в колхозах и их устав.
Некоторые преподаватели потом встречались мне во время обучения в институте: Багиров, Ибрагим Мамедович Гюльмамедов. А преподававший нам строительные материалы Али Кадырович Али-Заде стал впоследствии начальником отдела кадров Миводхоза, и я встречался с ним по долгу службы.
Но самыми запомнившимися стали практические занятия, которые проводились на Асбестошиферном комбинате, цементном заводе, предприятиях по выпуску извести и песчаных карьерах. Все это располагалось в черте города, поэтому Али-Заде назначал нам время встречи, предварительно объяснив, как туда добраться на общественном транспорте. В точно назначенное время он начинал рассказ о производственном процессе.
Всего в нашей группе №22 восьмого выпуска было 28 человек. 16 девочек и 12 мальчиков. Два мальчика были великовозрастными, но не закончили учебу, хотя и проучились с нами 3 года. Один из них - Олег Тарасов, был сыном главного бухгалтера техникума. Во время войны отец взял его на фронт, а после его гибели Олег стал сыном полка. На занятиях он иногда откровенно спал за партой. Нас же мальчишек всегда тянуло к нему. С войны он привез пистолет и охотничье ружье. Он был страстным охотником и один раз в районе Волчих ворот подстрелил рысь. О этом случае даже была заметка в «Вышке».
Второго недоучившегося - Габиля Гусейнова, я в дальнейшем встретил в Джейран Батане, где он работал сменным механиком на насосной станции.
Из девочек две были старше нас по возрасту: Алла Зазулина и Манухина. Они давно работали в системе Минводхоза, а учились для получения «корочки». Остальные были ровесниками.
Наша сокурсница Галина Кубышкина встречалась со студентом старшекурсником Костей Механиджиди. Костя был невысокого роста, но играл в волейбол как Бог, был замечательным защитником и на поле летал как ласточка. Взяв Галу под свою опеку, он увлек волейболом и ее, Гала в дальнейшем играла в юношеской сборной республики вместе с Инной Рыскаль.
Училась в нашей группе Люба Абдулрагимова. Она была племянница начальника Минводхоза и воспитывалась в его семье. На занятия и с занятий ее возили на черном ЗИМе. Но ЗИМ останавливался на Чапаева, и от поликлиники до техникума она шла пешком.
Завучем в нашем техникуме был Сабир Багиров - выпускник Кировабадского сельскохозяйственного института, он же вел у нас курс «Строительство малых электростанций». Был он красив, прекрасно говорил по-русский, но предмет знал не очень сильно.
Потом, учась в аспирантуре у проф. Василия Леонидовича Селемянского, он вместе с моим другом Рауфом Рустамбековым был послан в Югославию для продолжения работы и защиты дессертации там. Они провели в Югославии 2 года, но по возвращении не смогли получить звания кандидата наук, так как с Югославией не был договора о равнозначимости званий. Своей тяжбе с министерством просвещения он посвятил остаток своей жизни, так как умер рано.
Английский язык преподавала Татьяна Езерская. Она была очень красива. Через много лет я однажды встретился с ней. Она была по прежнему очаровательна. Я тогда работал на железной дороге, и она попросила меня достать ей два билета в СВ в Москву.
Русский язык преподавал Полухин, дядька обстоятельный и эрудированный. Он даже пытался организовать у нас литературный кружок, где мы с ним обсуждали произведения Чехова, и еще пытался приобщить нас к поэзии. При этом читал он невнятно и нудно, нам было неинтересно и инициатива эта быстро заглохла.
Гидрологию преподавал Пириев. Знал он свой предмет отлично и доходчиво доносил его до нас. Но человек он был безвольный, и на его занятиях не было порядка. Из-за этого в класс на его уроках заходил военрук Николай Иванович Карнаухов.
Военрук был грозой техникума. Во время перемен он вышагивал по коридору и пресекал на корню все беспорядки. Николай Иванович, это особая песня. Был он статный красивый веселого нрава мужчина с усами. Войну он окончил в чине капитана. Думаю, что ко времени нашего знакомства с ним ему было лет 40 и он был очень популярен у женской части преподавателей нашего техникума. А еще Карнаухов обучал нас стрельбе из мелкокалиберной винтовки ТОЗ-3. Стрелял он исключительно метко.
Посещал он нашу секцию мотоспорта, где мы - 6 человек, пытались освоить мотоцикл ИЖ-51. Вел секцию Кастрюлькин, который был тренером в обществе « Урожай». Техникум относился к этому обществу. Но до получения прав вождения так дело и не дошло, потому что права выдаються в 17 лет, да и Кастрюлькин вскоре куда-то исчез вместе с мотоциклом. Занятия по мотоспорту проходили на спортплощадке рыбного техникума.
Предмет «Машины и механизмы для мелиоративного строительства» вел Ибрагимбейли. К сожалению, нам пришлось изучать уже вышедшие из обихода образцы.
Электротехнику нам преподавал Ибрагим (мы между собой его называли Ибрик) Мамедович Гюльмамедов. Работал он в институте им. Есьмана (который тогда еще располагался на улице 28 апреля, на том месте, где впоследствии были кассы Аэрофлота).
Не имея опыта преподавания, он вначале и не знал, что надо над давать. Так на первом занятии он вытащил из портфеля обыкновенный фарфоровый изолятор и заставил нас его нарисовать, даже не объяснив его назначения. В дальнейшем он избрал такой метод преподавания - поручал одному из учеников сделать доклад на какую-либо тему: работа аппарата электродойки, работа электротрактора или аппарата для механической стрижки овец. Затем эти доклады заслушивались на занятиях с обязательным обсуждением всей группой и её дополнениями. Для составления таких докладов надо было пользоваться библиотекой. Я ходил в библиотеку им.Некрасова на проспекте Ленина угол улицы 28 апреля.
Вторично я встретил Ибрика, когда уже учился в Политехническом институте. Он был завкафедрой электротехники. В 1996 году он с женой - Кларой Михайловной Чалян, репатриировался в Израиль и жил в Хайфе. Они привезли с собой Азербайджанскую энциклопедию, где Клара Михайловна упоминалась как ученый-химик. В Израиле Ибрагим Мамедович стал Абрамом Моисеевичем, а в домашнем обиходе - Абиком. Я пару раз навещал их. Когда он овдовел, то переселился в хостель (дом престарелых). На похороны его я не поехал, но знаю, что умирал он тяжело в больнице.
Первая наша выездная практика была летом 1952 года в СУ-22 Кура–Араксводстроя. Нас разбили на мелкие группы и разослали на водохозяйственные объекты. Я попал в группу с Валькой Матвиенко и Калининым - оба они были молоканами из одного из районов республики. Место нашего назначения было расположенно в 12 км от города Али Байрамлы (бывшая станция Папанина). Начальником стройки был Идаят Теймурович Сафаралиев. Бывший военный он и здесь завел армейские порядки. Рабочий день начинался в 6 утра с раздачи 2-х таблеток хинны. Ширванская степь в то время была малярийным районом. Здесь по этому случаю и отпуска были удвоенные по сроку.
Кура – Араксводстрой (КАВС) возглавлял Алексей Христофорович Баграмов - родной брат маршала Баграмяна. До войны он был комсомольским вожаком и был репресирован. Ходила легенда, что после одной из побед Баграмяна Сталин спросил его, что он может для него сделать? И Иван Баграмян попросил освободить брата. Так вот А.Х.Баграмов на долгие годы стал руководителем этой крупной организации. КАВС был государством в государстве. Кстати, вначале - полувоенной. По крайней мере в главке имелся замполит
Г.А.Письман. Как замполит, в условиях сельской разбросанности подразделений треста он умудрялся проводить спартакиады КАВС. На одной из таких спартакиад я даже участвовал в прыжках в высоту с результатом 145 см.
Последняя должность Алексей Христофоровича была - заместитель председателя исполкома Бакинского совета Народных Депутатов Алиша Джамильевича Лемберанского. Хоронили Алексея Христофоровича из актового зала Баксовета. На похоронах присутствовало два маршала: И.Х.Баграмян и А.Х.Бабаджанян, оба выходцы из селения Чардахлы Шамхорского района.
Занималась контора строительством оросительной и дренажной сетей в Ширванской степи. Нас приняли на работу и приставили к геодезисту Шамилю Шахбазову. Шамиль был парень не промах, он сразу смекнул, какой мы для него подарок. За километр сьемки платили 102 рубля (огромные по тем временам деньги), нам же он платил 30 р., правда, мы не делали камеральную работу, не чертили поперечнков, профилей, не считали объемы работ.
Мы занимались полевой работой и могли в день пройти 2 км со съемкой, и это вполне нас устраивало. Но работа была ужасная: по грудь в воде с переплыванием дрен и установкой нивелира. А нивелир был с перекладной трубой, которую приходилось переворачивать, дважды, чтобы взять отсчеты. Самое трудное это с помощью 3-х винтов обеспечить горизонтальность инструмента, благо этому хорошо научил нас Нагиев.
С каким наслаждением я работал в Израиле на испанских нивелирах, где все эти процессы выполнялись автоматически.
Итак, рабочий день начинался в 6 часов утра и длился до полудня. С 12 часов до 3-х – перерыв. В три часа нас увозили на базу, а с 3-х до 6-ти - снова работа. Иногда, по молодости, мы не делали перерыв и оставались в поле. Пить зачастую приходилось прямо из арыка, где вода была не желтая, а почти коричневого цвета. Да еще рядом квакали лягушки или выползала змея, и это в июльский зной, когда было 35° в тени. Один раз мы вышли на работу, забыв дома молоток для забивки колышков. Пришлось воспользоваться бутылкой из-под шампанского и забивать ею колышки удивляясь ее прочностью. Вернувшись на базу, мы рассказали об этом Шамилю. Он не удивился и сказал , что знаком с прочностью бутылки из-под шампанского. В 1938 году в пьяной драке в ресторане он разможил голову человеку, за что отсидел 6 лет, но зато не попал на фронт. Помимо нас Шамиль имел доход и с экскаваторщиков, завышая их объемы, корректируя наши поперечники.
Поселок строителей СУ-22 находился на правом берегу Куры, где она переставала быть судоходной. До этого места доходили небольшие суда с моря от пристани Банк (устье реки), и здесь начиналась паромная переправа. Паромщик, приближаясь к правому берегу, кричал «Муга-а-а-а-н-и-и-и-и-к левому Ширван-а-а-а», а один раз произошел такой случай, паром перевозил стадо, и одно из животных, то ли бык, то ли корова, прыгнуло в воду, и течение реки прибило его к плавучей насосной станции. Эти плавучие станции на понтонах имели 4 агрегата мощностью 3,5 - 6,8 м³ в секунду, и могли поднять воду на 100 метров по высоте. Изготавливались эти сооружения на заводе БРЭЗ КАВСа. И вот это животное присосало к заборной решетке. Извлечение его заняло довольно много времени, и, к моменту извлечения из воды, животное погибло. Вот тут мы и стали свидетелями «священнодействия»: тушу подвесили на большой сук дерева и освежевали, затем положили на мешковину и начали делить между теми, кто принимал участие в вылове, владельцем, ветеринарным врачом и милиционером. Всего набралось человек двадцать. Разрубив тушу на части и кое-как расфасовав, пометили части и разыграли их, доставая номера из шапки. Отдельные части, не принимавшие участие в розыгрыше, отнесли в местную столовую.
И еще эпизод, мусульмане не едят сомов, считая их морской или речной свининой, а в этой части Куры водятся сомы и довольно большие. И часто можно было видеть, как местные жители везут на сдачу в столовую сомов. Большой сом весом килограмм на 30 взваливался на ишака, при этом голова и хвост волочились по дороге. Столовая покупала рыбу, и делали из них котлеты.
Я уже говорил, что рабочий день заканчивался в 6 вечера. А летом темнеть начинает ближе к девяти. Так молодежь часам к семи собиралась на волейбольной площадке. Бывало мимо проходил Идаят Теймурович и ворчал: «Видно сегодня халтурил на работе если есть еще силы прыгать».
Закончив практику и получив заработанные деньги, я поехал по приглашёнию к Валентину и Калинину. Жили они в разных деревнях, но в одном колхозе. По дороге к ним я был немало удивлен и даже посетовал на свою неумелость. Где-то на подходе к деревне на обочине грунтовой дороги стоял трактор в прицепе с грейдером. И вот мои друзья спокойно завели трактор, Валентин встал за штурвал грейдера, и они профессионально поправили дорогу на участке не менее 1 км. И это в 15 лет, вот что значит деревенское воспитание.
Практику сезона 1953 года мы начали с обзорной экскурсии на головное сооружение Самур-Дивичинского канала. Строительство Самур-Дивичинского канала было завершено в 1939 году, и велось оно методом народной стройки. Были мобилизованы тысячи рабочих и лопатами вырыли русло канала. До строительства головного сооружения в паводок - май-июнь месяц, они с помощью фашин и хвороста загоняли Самур в земляной канал. На открытие Самур-Дивичинского канала приезжал Всесоюзный староста М.И.Калинин.
Cнимок взят из пояснительной записки к проекту "Реконструкция головных сооружений Самур-Дивичинского канала.
В дальнейшем был разработан проект реконструкции этого канала, его одели в бетон и удлинили на 83 км, и теперь он назывался Самур-Апшеронским.[2]
- Ura cd can.jpg
На реконструкции канала работало 5 строительных управлений. Работу на головном сооружении выполняло СУ-11 под руководством Рифаата Алекперовича Ахундова. Он закончил войну в чине подполковника, человек удивительной порядочности, о его честности ходили анекдоты. Он входил в когорту молодых демобилизованных и мобилизованных на мелиоративное строительство офицеров, таких как Сафаралиев, Сытник, Джашитов, Муравенко, Булгак, которые потом возглавляли важнейшие участки КАВС и Азгипроводхоза. Впоследствии Р. А. Ахундов стал главным инженером КАВС и как руководитель он был знаменит тем, что умел разговаривать с проектировщиками, докапываясь до каждой мелочи, почему принято то или иное решение.
И вот, не всей группой, а только поместившиеся в алабашку (грузовик с фанерным верхом), мы отправились на головное сооружение. Дорога заняла четыре часа. Трясясь в кузове, мы прибыли на Самур в неудобоваримом виде. Ознакомить нас с сооружениями выделили молодого инженера Борисова - выпускика московского ВУЗа.
Знакомство с сооружениями заняло еще 2 часа. Но зато потом мы «оторвались» после экскурсии, когда нас подвезли к руслу обводного канала. Теперь это был бассейн длиной 150 метров и шириной не менее 25 метров с водой, которая так и манила нас, распаренных за целый день тряски. Никто не был готов к такому обороту.
Мальчишкам что надо - сняли майки и в воду, а девочки жались, но все же попрыгали в воду в трусах и лифчиках. В воде начались наши молодежные забавы, да и надо было обеспечить безопасность девочек так как глубина была более 2,5 м. После купания нас покормили в столовой, а на ночлег выдели два складских помещения, находящихся рядом, подвезли воз сена и будь здоров.
Ночью начались мальчишеские разговоры о том, как кто воспользовался, помогая девчонкам. На нашу беду, одна из девочек, услышала наши откровения и донесла их до остальных. В Баку ехали молча, чувствовалось напряжение. Приехали в город, и вот здесь начались разборки. Девчонки подступили с вопросами к хвастающим ребятам, и началось: ты меня лапал? ты меня лапал!
Предъявляли претензии по делу и без, ввергая нас в смущение. У нас были такие ребята как Елисеев и Изя Бройд, которым, вообше, нечего было предъявить, но и им досталось. Эти выяснения продолжались всю неделю до отъезда на вторую часть нашей практики.
На вторую часть практики мы снова разделились на маленькие группы.
В мою группу входили Валя Матвиенко, Калинин, Нина Кокорева и Аня Горзанова. Направили нас в Шамхорский УОС (Управление оросительной системой), которое располагалось в г. Ханлар (бывшая немецкая колония Еленендорф). Немцев выселили во время войны и депортировали в Казахстан. Впечатление от селения было потрясающее: аккуратные 2-х этажные дома утопали в зелени. Гроздья сирени покрывали весь фасад домиков. В некоторых домах на втором этаже сохранились даже клавесины, каждое здание имело подвал. Улицы ровненькие с канавами для стока дождевой воды.
Начальник УОСа Багиров (имени его не запомнил) просто нас не ждал. Более того, он даже не знал о нашем приезде. Начались звонки в министерство, в техникум, в райком и прочии инстанции. В результате нам выделили кабинет главного инженера, который был на курсах в Москве и должен был вернуться через 15 дней. Багиров милостиво сообщил нам, что отпустит и подпишет наши дневники на 4 дня раньше срока. Из кабинета вынесли всю мебель, но он был настолько мал, что расстояние между женщинами и нами составлял только проход. Жена начальника - типичная восточная женщина, все сетовала, как это будет: «Вай! Вай! Бисмилля, 2 девочки и 3 парня, а вдруг кто-нибудь из вас пукнет?» - вопрошала она.
Эта практика была замечательной. На утро мы спустились в подвал и из кучи велосипедов фирмы «Диамант» собрали три ходовые машины, все это, благодаря нашему умельцу Вальке.
Раз в неделю мы на велосипедах отправлялись на базар в Шамхор, а девочки обеспечивали нас горячей едой (посуду выделила хозяйка). На практике мы были предоставлены сами себе, Багиров выдал нам схемы оросительной сети, и мы сами их обходили и заполняли дневники о проделанной работе.
Из этой практике мы вынесли для себя, что вода - это валюта. Конечно, не для рабочих, технически обеспечивающих распределение, а для начальника УОСа. Он единолично распоряжался подачей воды в колхозы, а вода в Азербайджане всегда дефицит. В книге Ю. Лужкова я прочитал: «Если сейчас мы наблюдаем региональные войны из-за пресной воды, то в будущем из-за нее нас ожидают войны мировые».
Практику 1954 года мы проходили всей группой в Кубе. Практика была по гидрологии и электрооборудованию малых ГЭС. Вез нас на практику Ибрагим Мамедович Гюльмамедов, а Пириева заменял один из его учеников, ранее окончивший техникум и жившей в Кубе. У Гюльмамедова в Кубе были родственники, и он у них остановился.
Сначала нас повели на малую ГЭС, станция находилась в черте города. Русло подводящего канала располагалось в 12 км от города, в живописном районе Кечреш. В начале канала рукав реки Кудиал-чай отделяли и направляли в русло канала длиною в 11 км в направлении к Кубе. Перепад за счет разницы уклонов реки и канала позволял создать напор воды в 100 м.
С верхнего бьефа к турбинам вода подавалась по деревянной трубе диаметром 80 см. Тело трубы было стянуто металлическими обручами. Из каждой щели в трубе бил фонтанчик, и все вместе они создавали красивое радужное свечение.
На станции стояли турбины фирмы «Siemens» 1929 года поставки.
Интересно, что канал от Кечреша до Кубы проходил по территории яблоневого сада. В сад нас пускали, так как мы вроде изучали канал. Есть яблоки можно было сколько хочешь, но нельзя было выносить, а мы не выносили, мы просто срывая, кидали их в канал, и они по течению подплывали к заградительной решётке в верхнем бьефе. Тут мы их собирали, они были прохладными и чистыми. Таким образом каждый из нас собрал по чемодану яблок для дома.
За пять дней до окончания практики мы приступили к гидрологичкской части. В нее входили замеры на реке Кудиал-чай, измеряли створ реки, замеряли скорость потока, вычисляли расход.
Река Кудиал-чай горная, течение очень быстрое, а русло сложено из больших валунов и мелких острых камней. Мы входили в воду по пояс, стараясь удержаться на торчаших из воды валунах. Естественно, свою одежду в виде свертка мы держали под мышкой.
В какой-то момент мой напарник дернул измерительную 20-ти метровую стальную ленту, и я, не удержавшись на валуне, упал в реку. Река понесла меня и, для того, чтобы встать, я упустил свой сверток. Частично я выловил свои вещи, однако, безвозвратно канул в воду один сандаль. С грустью посмотрев на другой, я и его бросил в воду. По окончании рабочего дня мы обошли все магазины и, к сожалению, не нашли обувку, ведь у меня 45-й размер. Раза два мне уступал свои кеды Изик Бройд, у которого был тот же размер обуви. На этом его благотворительность закончились, и остаток практики я проходил босиком. Надо отметить, что обедали мы в ресторане «Шагдаг» (днем он работал как столовая), но ресторан есть ресторан. Мы вваливались туда впятером: два Ромки, Алик Мирзоев, Алик Муслимов и я. У них обувь демонстративно была на щнурках перекинута через плечо, а я при этом «прохлевал» босиком. Практика закончилась, и мы ждали автобуса, но его не было. Ибрик отчаянно звонил в Баку, но безрезультатно. Деньги у нас кончались, и мы перешли на яблоки, заготовленные для дома. При этом мы постоянно подходили к дому Ибрика и хором пели: "Кончилась работа, хлеба нет, так дайте нам хоть что-нибудь."
К сожалению, нашим просьбам Ибрик не внял, хотя я думаю, что мог бы ссудить нам деньги. Автобус пришел на четвертый день. Дорога домой заняла больше времени, так как у большинства был понос в результате яблочной диеты. Привезли нас Шемахинку к саду Дмитрова, и до дома на Первомайскую я добирался в одних носках.
В юности я очень любил волейбол, хотя и не имел данных для игры: рост чуть выше среднего, реакция замедленная и комплекция не волейбольная. Но тяга к игре была большая. Меня опекал мой старший двоюродный брат Витя Мархевка, а у него был двоюродный брат по материнской линии - Александр Леопольдович (Ося) Киблицкий, который уже окончил Бакинский институт физкультуры и спорта и был играющим тренером команды " Буревестник". Вот я и попросил Витю посодействовать мне в поступлении в команду. Витя пообещал, но поставил условие, что я должен закончить третий год учебы только на пять и четыре. Условие было мной выполнено, и Витя сдержал слово.
В назначенный день я пришел на тренировку команды в спортзал Педагогического института им. Ленина. В команде были корефеи бакинского волейбола: Бусалаев, который уже играл за сборную Союза на фестивале в Берлине, Лев Мильман, Рома Эдельштейн, Вишневский, Жгентия, других просто не помню. Ося тренером был номинально, все вышеназванные игроки были классом выше, но у него уже был диплом. Мильман по распределению попал в Свердловск и был тренером команды, в которой играл Ельцин. Рома Эдельштейн – инженер-геолог погиб в Закаспии. В дальнейшем Киблицкий репатриировался в Израиль и умер в Беер Шеве.
Поставили меня в круг и я понял, что попал «не в свою тарелку». Ося переговорил со мной, и меня направили в юношескую секцию. Тренером у нас был инженер-капитан Хирин. Тренировались мы в спортзале Бакинской консерватории. Но наш техникум относился к обществу "Урожай", я перешел в это общество и во время 7-го семестра с этой командой поехал на соревнование в Нуху.
Из всей команды я помню Виктора Коляндру (нашего капитана), Феликса Мелексетяна, Игоря Селимбекова, Костью Механиджиди и Виктора Гак. Тренировал нас Николай Некрасов - игрок «Нефтчи». Человек он был предельно волевой, САМ сделавший себя. При увечье, полученном в детстве, он стал классным распасовщиком. Из женской команды помню Горникову, Кубышкину, Овчинникову, остальные были не из нашего техникума.
В Евлах мы добирались поездом, а в Нуху поднимались автобусом. Играли в небольшом сельскохозяйственном ангаре. Судья из местных был немного косым и своим здоровым глазом видел только наши ошибки. Некрасов нас успокаивал: "Сейчас перейдем на другую сторону, и все будет в порядке," - но не тут то было, перешел и судья. Мы, конечно, выиграли, но было обидно. Для того, чтобы не нервировать местных жителей, девчонок заставили играть в шароварах. Вот такие были нравы в районе.
Разместили нас в местной гостинице по 4 человека в комнате. Что это за гостиница одному богу известно, но для меня она была первой в моей жизни.
Я люблю песню Визбора «Волейбол на Сретенке» и, подобно ему, расскажу о ребятах из моей команды. Виктор Коляндра - студент сельскохозяйственного техникума, после получения диплома переехал в Тбилиси, окончил институт, остался в аспирантуре и, получив должность профессора, остался преподавать. Феликс Меликсетян учился на строителя, по окончании ВУЗа работал в Институте «Коммунпроект», перебрался в Ереван в такой же Институт и дорос до главного инженера. В 1996 году репатриировался в Израиль (жена у него по галахе оказалась еврейкой), уже из Израиля пребрался к детям в Канаду. Игорь Селимбеков был ведущим инженером в Азгипроводхозе, выпускник московского ВУЗа и амбициозный по натуре, посчитал, что в Баку его недооценили, и перебрался в Ивантеевку в ведущий институт в системе Минводхоза. Виктор Гак начал работать в «Азгипроводхозе». Гена Македонский был слесарем на заводе Сельхозоборудования в Баку, стал главным технологом на своем предприятии. Следы Кости Механеджиди затерялись где-то в Крыму.
Восьмой семестр, в основном, был посвящен подготовке и написанию диплома. Моим руководителем стал сотрудник Азгипроводхоза Урхан Алекперов. Через некоторое время он по личным причина перешел в математический сектор АН Азербайджана.
Второй раз я с ним повстречался, учась в институте, он преподавал высшую математику. Занятия он проводил очень своеобразно, брал в руки мел, становился лицом к доске и проводил лекцию, ни разу не обернувшись к аудитории. В случае, если у него выпадал мел, он не наклонялся за ним, а просил меня сделать это, и продолжал лекцию.
Защита прошла успешно.
Председателем госкомиссии был Джафар Вагабович Селимбеков, директор института Азгипроводхоз. Он знал, что я племяник Воронина, и пожелал мне стать специалистом достойным дяди.
Я описал наши практики потому, что они были самыми яркими страницами этого периода моей жизни, хотя были и ежедневные вечерние занятия.
Конечно, были и занятия многими видами спорта: легкой атлетикой, борьбой, велоспортом и другими, была и обыденная жизнь, и такое событие как смерть Сталина, которую мы искренне переживали, была первая любовь, и многое, многое другое, но все это не имеет отношения к МЕЛИОРАЦИИ.
В качестве поощрения за окончание техникума я был приглашен к тете Ане и дяде Ефроиму в Куйбышев. Дядя Ефроим был крупным инженером-гидростроителем и в указанное время работал на строительстве Куйбышевской ГЭС в качестве начальника ПТО. Дома мы его почти не видели, он сидел на телефоне, обеспечивая технологическую связь на стройке или мотался по объектам. Я был на стройке 23 августа, когда там был установлен мировой рекорд в гидростроительстве - в тело плотины было уложено 19 тысяч м³ бетона. Дядька возил меня и бетонный завод в Яблоневом овраге, и на левый берег в котлован ГЭС, где работало по словам дяди 18 тыс. заключеных, и в Ставрополь на Волге, который попадал в зону затопления, и его переносили в будущий город Тольятти.
Стройка была объявлена стройкой коммунизма, между тем, в районе не хватало хлеба и даже временно ввели систему карточек на хлеб, и для решения этого вопроса в Куйбышев выезжал Молотов.
Из Куйбышева я на пару дней заехал в Москву, где получил телеграмму о повестке о призыве в армию. Срочно выехал домой, чтобы успеть зарегистрироваться в месте моего распределения на работу - в Управление Верхне-Ширванского канала. В управлении меня зачислили на должность техника-смотрителя, и, таким образом, мой трудовой стаж начался с сентября 1955 года. При этом я не сообщил, что уже призван в армию
Вместе со мной в управление попали мои сокурсники Рома Ливитин и Рома Письман.
Управление было только что создано в связи с пуском канала в эксплотацию. Начальник не знал, что с нами делать, как в бытовом, так и рабочем смысле. Поместили нас в финские домики, оставшиеся после московских метростроевцев, которые пробивали тоннель в теле плотины.
Правобережный тоннельный выпуск создавал Верхне-Карабахский канал протяженностью 173км с расходом 113м³ в сек., который предназначался для подпитки Муганского и Азизбековского каналов.
Домики к этому времени были разграблены местными жителями, стояли без окон и наружных дверей. Жаль, что грабители не захватили клопов, которые досаждали нам.
Дело было в сентябре, тепло, и мы знали, что это действительно временно. Нам нечем было заняться, да и наше начальство этого не знало. Оно поручало нам совершено бессмысленую работу: промерить геометрию сооружений, хотя все уже было вымерено приемной комиссией. Зато вечера мы проводили продуктивно. Дело в том, что из 6 агрегатов Мингечаурской ГЭС два работало на Грузию. На левом берегу был поселок для грузинского персонала, все они были молодыми. Каждый вечер мы втроем отправлялись к ним на танцы или играть в настольный теннис. Эти вечера заканчивались далеко за полночь. Между прочим, в этом грузинском поселке я встретил дочь подруги моей тети Розы - Лизы Баркая, которая занимала ответственный пост в Бакгорисполкоме. У Лизы было две дочери Майя и Нателла, вот Нателла и работала у грузин.
Старшая – Майя, вышла замуж за Парсаданова, сына известного спортсмена, врача, футболиста Паруйра Парсаданова. Он по распределению попал в Севастополь, дослужился до главного архитектора города, и за реконструкцию города был удостоин Госпремии.
10 октября 1955 года я представил начальству свою повестку, и был с удовольствием освобожден от занимаемой должности.
На этом завершился первый этап моего становления.
