Яков Иовнович "Апшеронский норд"

Вступление

"…Я зарастаю Памятью,
Как лесом зарастает пустошь.
И птицы - память по утрам поют,
И ветер - память по ночам гудит,
Деревья – память целый день лепечут..."
Д.Самойлов

Эти заметки – воспоминания о старшем поколении двух семей:Иовнович и Гольдман, поселившихся в городе Баку в самом начале бурного 20-го века и проживших там почти до его конца. Стало быть это почти столетний юбилей. А к чему здесь норд к такому почетному юбилею? "Апшеронский" еще понятно, так как Баку находится на Апшеронском полуострове. Но причем здесь "норд"?

Дело в том, что норд, наверное, самое характерное явление для Апшерона. Жарко бывает и в других местах, фрукты и овощи тоже не редкость, а вот сильный северный ветер, набирающий силу на Каспии, с постоянной частотой проносится над городом, разрушая летом невыносимую жару и принося зимой холод. Затем он исчезает, оставив о себе память в виде поваленных деревьев и слоя пыли на окнах домов. Так и семьи Иовнович и Гольдман - словно пронеслись по городу, оставив нестираемый след в памяти тех, кто был с ними знаком.

Когда я переехал жить из Баку в другой город средней полосы России (Воронеж), то на фоне теплого "бабьего лета" почувствовал необъяснимый дискомфорт, непонятный среди неожиданной тишины. И только со временем я осознал, что мне не хватало норда, который я всё время подсознательно ожидал. Норд как бы продолжал жить во мне.

Так и ушедшие близкие - память о них продолжает жить, не стирая иногда самые незначительные детали их земного бытия.

В грозном для российской империи 1905 году, когда по стране прокатилась революция, а на Дальнем Востоке продолжалась война,две еврейские семьи перебрались на жительство на самый юг империи,в Баку. Слышали, что там открыли нефть – значит, будет хлеб, работа,а, главное, спокойнее, чем в местечках Белоруссии, откуда они были родом. Ну что еще нужно для бедного еврея - хлеб, тепло и мир.

Семья Иовнович (Баку.1912) Фотография сделана в фотоателье на Торговой улице

Было лишь одно препятствие: Баку был вне черты оседлости. Чтобы там обосноваться,нужно было иметь профессию, а у них она была самая что ни на есть" еврейская" – Мордехай Иовнович был военным портным и еще в Новороссийске получил право жить вне черты оседлости, а Абрам Гольдман был женским портным.

Оба они были верующими (тогда национальность определялась отношением к вере ), были вдовцами и создали новую семью – какое тождество судеб! У Мордехая Нисановича была жена Шейна и 13 детей (из них четверо от первого брака - от трех лет до 25 ), а Абрам Меерович был женат на Эстер, у них было три дочери (одна из них от первого брака).Он открыл салон женской одежды и снял квартиру, примыкающую к салону. В этой квартире почти через 25 лет соединились пути двух этих семей.

Дедушка Мордехай ушел из жизни в 1926 году в возрасте 86 лет,а бабушка Шейна (Софья)умерла через 6 лет,было ей всего 71. Дедушка Абрам Гольдман умер в дни революции 1917 года.Их (светлая им память!) я не знал и могу полагаться только на свидетельства других. Бабушка Эстер вышла замуж во второй раз за Азриэля Смулянского, которого я знал в детстве, как дедушку Азриэля.

Лишь иногда мне приходится обращаться к свидетельствам других – это всегда оговорено особо. Материал построен в виде отдельных зарисовок, посвященных тому или иному лицу (или группе ,например,"дяди и тети"). Все воспоминания касаются только двух поколений этих семей. Чтобы говорить о следующих поколениях,еще не пришло время. Так что продолжение следует…

Дедушка Азриэль.

"Здравствуйте, дорогие родные! Мы,слава Богу,здоровы, чего и Вам желаем…". Так дедушка Азриэль всегда начинает письмо родным в Латвию, пишу под его диктовку, а дедушка нараспев ведет долгий воображаемый разговор с родными. Тогда еще не было телефонов и факсов, и разговоры велись по почте, просто временной интервал между вопросом и ответом был больше, а так, в принципе, ничего не изменилось.Дедушка любит писать письма–сегодня он диктует письмо в Даугавпилс, где живет его сестра с семьей,а еще он посылает письма в Ленинград, где живут его племянники.Начинаются все письма одинаково,как это.И кончаются тоже всегда так:" Ждем ответа,как соловей - лета!".

Я выполняю важную миссию–пишу под диктовку,потому что дедушка писать не умеет, и вся надежда на меня, потому что все остальные заняты,а я-неуклюжий, вывожу буквы как только могу быстро, потом все пойдет на проверку маме,и она исправит ошибки…

Вдруг дедушка замечает, что увлекся, я просто не успеваю за ним, отстал и прошу повторить. Он останавливается и говорит, как учитель в школе: " Вайтер ми дер линкер хант – опять левой рукой .Это надо изменить, иначе будешь левшой". Я недотепа – пишу левой рукой, дедушка недоволен: " Ми даф эм цубинден ди хентль цу дем фингер – надо ему привязать ручку к пальцу ".

Дедушка достает веревочку и привязывает ручку к пальцу моей правой руки. Мне страшно неудобно,но надо терпеть,я и сам понимаю, что это нужно,ведь считается, что быть левшой зазорно. " Мит зогн а ид ун цудер цу а линкер – скажут: еврей да еще левша". Вобщем, двойной инвалид". Это дедушка так шутит. Я люблю его шутки. Они всегда умные,даже если чересчур грубые.

Например:"Аз ми кенит какн крихт менит афн тепл"– переводить не буду, но смысл -огромный.Дедушка любит рассуждать вслух,иногда я просто не могу его понять.Вот,например, недавно,когда по радио говорили об убийцах в белых халатах,дедушка сказал:"Дер газлен эт бакумен дос вос кумт эм он".Я понимаю,что "газлен" это разбойник, но не могу понять,кто же он, и когда я спрашиваю об этом, дедушка только смеётся.

Но если это только так, для шутки, зачем столько раз повторять.Да и мама не торопится отвечать. И объясняет, что если кто-то разбойник,то он должен за это ответить. И вдруг недавно, когда умер Сталин, дедушка сказал: "Дер Газлен от гипейгерт ". Так я догадался кого имел в виду дедушка,но никому об этом я не скажу.

Вообще, со Сталиным и его партией у дедушки не сложились отношения.Когда происходили выборы, дедушка после утренней молитвы и завтрака спешил на избирательный участок,брал бюллетень для голосования, заходил в кабинку для уединения и вычеркивал единственного кандидата. Это был акт великого отмщения. Потом он тщательно запечатывал конверт и оставался стоять в кабине неподвижно, наблюдая, как солдаты, несшие службу у кабины, в торжественном карауле охраняли его право выбирать.

Опустив конверт в избирательную урну, дедушка возвращался домой и расхаживая по комнате, повторял стихи, которые не раз слышал по радио: " Я опускаю бюллетень …и задержусь немного…" Так он мог долго расхаживать по нашей небольшой квартире и читать с иронией эти строки. Семейная молва говорит о том, что не всегда наша квартира была маленькой.Когда то в ней было семь комнат. Это было смутное время. Шла война и наш город лежал на пути беженцев, спасавшихся от голода в теплом Закаспийском краю. Для того, чтобы туда попасть, нужно было ждать парохода в Баку. Это занимало несколько дней и люди, желая получить ночлег, приходили в синагогу, где рассчитывали на милосердие молящихся. Никто с таких несчастных денег не брал и считал богоугодным делом дать им приют.

Однажды дедушка привел двоих молодых страдальцев – грязных, оборванных. Их отмыли, одели, приютили. Когда молодые люди отогрелись и пришли в себя, они не торопились оставить дом и стали вести себя вызывающе. Дедушка и бабушка стали опасаться за дочек, пришлось вызвать представителей власти. Когда советский чиновник узнал,что молодые люди находятся в доме из милосердия,он долго не мог это взять в толк. Ведь такое слово не находилось в лексиконе молодой власти. Молодых людей прогнали. Но и у нас забрали половину квартиры. Чтобы не милосердствовали. Ни – ни. В маленькой квартире часто собиралось немало людей…

Например, в 19 день месяца кислев по еврейскому календарю в день Юд тет кислев собиралась у нас община. Помню,- людей много, весело,праздничный стол,а стены некрашены-не успели покрасить к зиме.Этот день- праздник любавических хасидов.

150 лет назад в Петербурге выпустили из Петропавловской крепости ребе из Любавичи.Бабушка Эстер все время повторяла:"Вошли к нему в камеру полицейские и спросили, который час,а в камере не было ни часов, ни окна. Но ребе ответил правильно. И поняли они какой ребе умный, и выпустили его. А посадили его по доносу – литовские евреи-"литваки" донесли царю, что ребе - враг державный.

Дедушка сказал моему папе:"Ну вы и натворили". Потому что мой папа –"литвак". Зачем же дедушка так, ведь папа на ребе не доносил. Мой папа любит всех. Но дедушка продолжает, хотя папа молчит-это уже слишком,неужели папа в ответе за всех когда либо живших литваков.

Праздник кончается поздно, я доволен, а когда я доволен, то долго не могу уснуть и завтра просплю и опоздаю в школу. И хотя мама даст мне записку, учительница будет, наверное, меня стыдить за опоздание и, конечно, спросит : " Почему ты опоздал в школу? ".

Что я ей на это отвечу? Что был праздничный вечер юд Тет кислев  ? Это все равно, что доносить на дедушку. Все почти как в спектакле, который надавно мы с классом смотрели в Театре Юного Зрителя про пионера Павлика Морозова, который донес на отца. Как же так можно доносить? И если спросит у меня учительница, то я скажу, что у моего дедушки был день рождения.

Учительница в ответ обрадуется:"Как повезло твоему дедушке!Ведь он родился в один день с товарищем Сталиным".Я промолчу. Впереди над классной доской с портрета посмотрит на меня товарищ Сталин. Так, как будто и он рад за то, что у них с дедушкой общий день рождения. А вот дедушка этому рад не будет, ему я даже об этом не скажу. Учительница будет долго говорить о том, сколько хороших дел делал Сталин для людей. Что свет в его окне горел ночи напролет, и он думал о простых людях.

А я думаю, что это не так. Вот, например, на нашем железнодорожном вокзале в зале ожидания всегда теснятся люди с чемоданами,с сумками. Не всем достается место на скамейке, многие лежат на полу.А рядом в огромном и пустом зале из мрамора висит одна единственная картина . На ней изображен Сталин и позади него робко восходит солнце. Как хорошо бы пустить сюда людей. Какая же это забота о людях? Картина называется "Утро нашей Родины "(" Нох енер морген" - еще то утро)- говорит дедушка,-"посмотрим какой будет "вечер". А "вечер", действительно, был ужасный. Через руку Сталина на картине переброшен плащ. Но зачем плащ, если светит солнце? У дедушки и на это есть ответ:"Он задумал арестовать солнце. И когда агенты КГБ набросятся на солнце, чтобы арестовать его, станет темно и холодно."Вот Сталин и захватил плащ ", - подмигивает дедушка. Он знает, что со мной шутить можно. "Ты заметь,- говорит он уже серьёзно,-он арестовывает всех, кто светит ярче, чем он ".

Жаль, что дедушка и Сталин жили в одно и то же время.Дедушке не повезло, потому что ему пришлось то и дело сердиться на Сталина. Но и Сталину не повезло с дедушкой. Наверное, никто так зло не смеялся над ним, как дедушка.

За все годы дедушка выезжал из нашего города лишь дважды,когда ездил к родным в Прибалтику. В первый раз он долго не приезжал,и вдруг однажды под вечер, когда меня купали в детской ванночке дверь открылась и появился дедушка, которого сопровождал здоровый носильщик с большой коробкой, обмотанной телефонным проводом. Оказалось, что это – радиоприёмник "Балтика".И дом наполнился звуками. Шумный, иногда нервозный, этот приемник всегда издавал страшные вопли, когда мы хотели приблизиться к станциям, передававшим запрещенные к прослушиванию передачи.

А потом дедушка дважды был в больнице. Последний раз он лежал там целый месяц. Говорили, что ему делают уколы в вену. Однажды, в воскресенье, мы поехали к дедушке в больницу.Он был веселым, показывал свои пальцы на руках и говорил, что уже через два дня будет дома. " Смотрите, какие розовые ногти -значит, я уже здоров".

Через два дня утром я стою во дворе около двери в нашу квартиру, и бросаю мяч через кольцо на стене. Брат уже поехал за дедушкой и скоро я увижу его дома - ведь он обещал, что вернется сегодня. Ведь у него всё уже хорошо. Он уже вылечился, совсем здоров.И даже ногти розовые. Я бросаю мяч и не знаю. что еще через пять, четыре, три, два броска во двор войдет брат. Один. Без дедушки. Еще один бросок, брат выходит из темного прохода и открывает дверь нашего дома. Я пытаюсь его остановить, спрашиваю, где дедушка. Но он бросает в мою сторону:" Останься здесь " и скрывается в доме…

…Я не могу понять,что происходит,а когда слышу крики,доносящиеся из нашего дома, бросаюсь туда и вижу, что все плачут и мама говорит бабушке:"У врача был выходной и стажер делал ему последний перед выпиской укол. Он сделал все, как надо, кроме одного – не выпустил воздух из шприца, кубик воздуха застрял в сердце дедушки и оно остановилось".

...Куда ушел дедушка? Как же так, что его не будет? Как теперь я буду без тебя, мне не будет хватать тебя...Ты не скажешь мне то, что говоришь всегда, как лучшему другу…Перед сном не появишься из кухни с большим казаном, служившим вам с бабушкой ночным горшком. Держа казан на голове, ты не изобразишь царскую корону и, нараспев, не продекламируешь "… И взял ночной горшок …". Не остановишься посреди проходной комнаты и не расскажешь очередную историю тех времен, когда ты служил портным при царском дворце в Петербурге. Затем под мелодию какой – нибудь песни на идиш не продолжишь свой царственный путь с ночным горшком, пока казан не водворится на положенное ему место…

Все это ушло, но продолжает жить во мне своей жизнью. Вот приходит субботний вечер, когда за столом собирается вся семья с дедушкой, бабушкой, тетей и её мужем. На стол подают множество блюд, которые готовили еще с четверга: фаршированную рыбу, фаршмак, кугель, хелцл (куриное горлышко нафаршированное мукой с грибенес - поджаркой на сале). Горлышко зашивает бабушка. Это была её работа. Она одевала очки. Я вдевал нитку в иголку и бабушка, как хирург во время операции, сшивала кожу куриного горлышка.

А потом будет цимес (варенная морковь), потом пироги с чаем. А пока все ждут бульон и рассказывают анекдоты. Дедушка спрашивает: " Какая буква самая дорогая?". "Наверное "Л", потому что л – это лебен (жизнь),–говорит бабушка,- что может быть дороже жизни". "Нет,- отвечает дедушка,- один еврей приходит в учреждение и спрашивает, сколько будет стоить добавить одну букву в фамилию.Ему отвечают:"Смотря,какая буква и какая фамилия".Оказалось, что фамилия Какер, а вставить он хочет букву "н". Тогда получится Кнакер. О это будет стоить очень дорого", - отвечают ему.

Тут вступает в разговор муж тети, он всегда любит спорить с дедушкой: "Это не однозначно. Потому, что может быть маленький кнакер,а какер может быть большой." Дедушка улыбается. Он не спорит, да и спорить здесь нечего…

Начинаются песни. Дедушка поёт и ему дружно подпевают все. У дедушки сильный красивый голос. Внезапно со стороны кухни,над которой живет соседка, раздается шепот:" Жиды проклятые, разорались, на ночь глядя. Сволочи, спать не дают. В "органы" вас всех сдать надо ".

"Тише,- говорит бабушка.- Господи, пусть она уже уснет навсегда". Но дедушка продолжает петь и песню эту остановить нельзя…

Бабушка Эстер.

"Тебе больно?"- часто спрашивала мама бабушку в последние месяцы жизни бабушки. "Да,- отвечала она,- но еще больнее от того, что я не могу помогать тем, кто нуждается в моей помощи." Так уходила из жизни бабушка Эстер. По мере того, как уменьшались её материальные возможности, отсутствие возможности помогать другим подрывало и без того малые силы.

А в былые времена утром после утренней молитвы и изучения Талмуда (что не предписано женщинам – где вы, мужчины, не слабо ли ?), она не торопилась завтракать, а на вопрос, когда сядет за стол, отвечала обычно так:"Пока есть люди, которые не могут сесть за стол потому,что у них нечего есть, я есть не могу".

И приходили нуждающиеся и получали еду, одежду и общение. Я помню двух таких старушек, они были сёстрами. Это были "лишенки" (так называли тех, кто был лишен основных гражданских прав), ибо дядя этих несчастных миллионер Ицкович сбежал после революции в Палестину, где стал первым мэром "красной " Хайфы. Богатство сбежавшего дяди и было основанием для того, чтобы перечеркнуть жизни этих несчастных старушек.По крайней мере, дважды в неделю приходили они к бабушке и от нее получали то, в чем отказывала им строгая власть.

Вся жизнь бабушки была посвящена добрым делам, которые все время должен, как она считала, делать еврей. Она переживала за всех больных, молилась за их выздоровление и была счастлива,когда молитвы помогали. Она старалась помочь не только добрым словом, но и делами, которые требовали денег.Так через восемь лет после смерти дедушки Азриэля она раздала практически все деньги, которые он оставил. Теперь она оставалась на содержании дочерей.

В смутное время "холодной войны " между Западом и Востоком, когда советская пропаганда постоянно передавала "страшилки" об атомной войне, бабушка,слушая популярную тогда песню "Хотят ли русские войны " повторяла за певцом слова "спокойно спать…спокойно спать…"

Часто она пускалась в воспоминания, нередко повторяя те эпизоды, которые доставили ей больше всего волнений. Одно из них было о том, как оставшись вдовой с тремя дочерьми (после смерти дедушки Абрама Мееровича), она была вызвана к градоначальнику за неуплату городского налога и ей грозило выселение из города. И тогда бабушка обратилась к Всевышнему с просьбой о защите. Бабушка передавала детали своего обращения во всех подробностях.В городской думе вошли в положение бабушки и долг был прощен.

Другой эпизод из того же периода 17–20–х годов прошлого века, когда город Баку шесть раз переходил из рук в руки, пока "доблестная" Красная армия 28 апреля 1920 года на целых 70 лет не "освободила" город. Каждый раз, когда в городе менялась власть (англичан ли, турок или меньшевиков), царил хаос. Когда в город вошли турки, они жестоко наказывали смутьянов, вешая на центральной площади ("парапете") виновников смуты.

Более всего она мечтала попасть в Палестину, на землю Обетованную. Эта мечта не была иллюзией, попыткой уйти от суровой действительности, напротив, она сама осложняла себе условия жизни, подготавливая себя к возвышению - туда, на Святую Землю. Часто она вела разговор с Господом. "Я знаю,Почему Господь не переносит нас туда. Этим он говорит нам:Будьте достойными Святой Земли. И когда это произойдет,Он перенесет нас туда…"

Ночь на шестой день месяца шват 5724 года (18 января 1964 г.)была холодной (на улицах лежал снег, на редкость обильный для наших краев). В городе свирепствовала эпидемия гриппа,все домашние были больны и заснули раньше времени. Только я один держался на ногах и коротал время с бабушкой, которая уже несколько недель болела и лежала в постели. И несмотря на слабость накануне субботы она собралась силами, встать и зажечь субботние свечи. Сначала говорили о погоде, о том, как отопить дом, а потом, я рассказал семейную новость, о том, что на поселке Монтина, в семье папиного брата Гриши родилась правнучка.

Узнав радостную весть, бабушка начала предрекать, что настанет время и, конечно, такие дети обязательно прибудут на Святую Землю. "Я и сейчас готова,- продолжала она,- дайте мне возможность и я пойду туда пешком, без всего, налегке". Она инстинктивно откинула толстое одеяло, мешавшее ей встать."Но, а если не сейчас,- продолжала она, когда я поправил раскрывшееся одеяло,- то мы все равно попадем туда мы придем туда, если не сами, то вашими ногами, увидим Страну Чудес, если не своими, то Вашими глазами … ". Наступили счастливые мгновения ожидания будущего чуда.

А через два часа, глубокой ночью, я проснулся от сильных хрипов-бабушка задыхалась. Я помчался на улицу вызывать скорую помощь. Но в такую погоду она не работала. Я помню, как мы с папой бежали в дежурную аптеку на углу улиц Торговая и Гоголя за кислородной подушкой.Прибежав с подушкой, поднесли её ко рту бабушки, но она уже перестала дышать. Десятки лет прошли с тех пор, но каждый раз, возвращаясь в ту холодную январскую ночь,я задаю себе один и тот же вопрос: "Есть ли ешё такая Земля и такой народ, когда даже перед смертью человек счастлив лишь от одной мысли, что мог бы когда – нибудь увидеть родную Землю, на которой никогда не бывал…"

Папа.

Мы наблюдаем часто бессилие справедливости. Но как может существовать человечество при её отсутствии. Только благодаря надежде? Без осуществления надежды это только способно разочаровать. Но стоит появится одному положительному примеру… и мир спасён. Мы продолжаем жить с верой и надеждой на лучшее будущее.

Речь пойдет о человеке, который жил по справедливости, любил не только человечество в целом (и его тоже!), но и каждого в отдельности:жену, детей, родственников, знакомых. Каждый был ему дорог. Речь пойдет о моем отце Абраме (Льве) Иовновиче.

Двойное имя он получил по недоразумению. Дедушка Мордехай, обрадованный рождению первенца от бабушки Шейны, после некоторого периода бесплодия, на радостях послал своего приказчика записывать новорожденного у казенного раввина. Перепутав имя, данное на обрезании, приказчик вместо Авраама назвал имя Лейб. Дома ни о чем не подозревали и звали сына Абрамом. Все выяснилось во время женитьбы.

Мама настояла на том, чтобы поменять официальное имя Лев на реальное Абрам. Обратились в государственные органы, но там отказали, видимо, опасалась, что имя Абрам представит большую угрозу советской власти.

Если у кого-то случалось что–либо хорошее, он был первым, кто спешил разделить радость, если–беда, он первым протягивал руку помощи. Каждый, кто его знал, может вспомнить немало хорошего, связанного с ним. Есть люди,которым он спас жизнь. Всегда скромный, он никогда не старался выделиться на общем фоне и, сделав добро, незаметно отходил на задний план.

Он всегда думал о других, не беря в расчет свои проблемы. У него постоянно было повышенное давление (более 200 – 240) ,с которым он прожил активно большую жизнь, пробыв на больничном раза два по нескольку дней. Все остальное время почти в непрерывном режиме: 3 разовая молитва в синагоге, постоянные обходы всех родных, покупка продуктов в магазинах и на рынке. И это только часть его повседневных дел, не считая работы.

Его милосердие и забота были безграничны. Так однажды уже в возрасте за 80 лет он взял подушку и направился на ночлег к старику своих лет потому, что тот, овдовев, остался один.

Что заставляло его жить по законам милосердия? Совесть. Мотор, который подпитывал его выносливый организм – это вера, которая была безусловной. Собственно говоря, его жизнь и была точным выполнений заповедей. Не лгал, не свидетельствовал свидетельством ложным, не желал жены своего ближнего…

Несмотря на природную мягкость, в политике был непримерим, прозорлив и тверд. Советскую власть не любил за ложь и бессердечие. Потому и никогда к ней не присоединялся. " Авойде Зоре" (идолопоклонство) говорил он о коммунистах. Он не хотел лгать. А сколько было таких, которые лгали себе,убеждая себя в том, что вступление в партию - это лишь для дела (семьи , детей и т.п.), всего лишь небольшой компромисс с совестью.

А он на сговоры с совестью не шел. В молодости прошел первую мировую войну на переднем фланге, получил орден Георгиевсого креста (еврей!) и только в 1918 году вернулся домой целым и невредимым. Родные уже считали его пропавшим без вести.

Службу в царской армии вспоминал только в связи с тем, что там разрешали праздновать евреям – солдатам Песах по всем правилам кашрута. Всю жизнь он был счастлив тем, что сумел остаться верным еврейской традиции.

Не получив образования в юности, он закончил курсы по специальности и техникум уже будучи пожилым человеком. Вместе с тем многие годы он занимал ответственную должность в городском промышленном торге, занимаясь распределением товаров по магазинам. Причем, делал это по справедливости, не ущемляя никогда ни в чем ни одного из сотен подчиненных ему магазинов, и без ложной уравниловки и начетничества. Объем его деятельности в то время можно сравнить с масштабами государства Израиль на момент его становления. Какую неизмеримую пользу оказал бы он, делая свою работу на Земле, о которой мечтал. Вечерами, после тяжелого рабочего дня просиживал он у радио, жадно вслушиваясь в голос диктора из далекой страны.

Имея неограниченную возможность заниматься "аферами", он никогда не опускался до этого, и не потому, что боялся тюрьмы, а потому что жил по законам веры. Помнится, как однажды среди бела дня ввалился к нам в дом один из заведующих магазинов на "кубинке" (один из злачных районов города) с "зембилем"-плетенной корзиной. Мама приняла его, на время оставив свои бесконечные дела.После нескольких общих фраз незваный гость заторопился и растаял в дверях. И в этот момент мама обнаружила оставленный зембиль. Схватив его, побежала она догонять забывчивого гостя. Нужно было видеть сцену, как мама пытается вернуть гостю корзину, а тот пытается от неё увернуться. Наконец, ему это удалось и он победно удалился.

Мама осталась наедине с корзиной, которую инстинктивно открыла и обнаружила там огромного, чудом пережившего сталинские репрессии сазана (в начале 50-х годов по сталинскому плану были построены на Волге плотины, в результате которых многие уникальные породы рыб на Каспии исчезли).

Ну что делать хозяйке, забывшей уже, как выглядит эта кошерная во всех её частях рыба. И она принялась её чистить. В это время открылась дверь. И в дом вошел папа с двумя большими пакетами овощей с рынка. Произошла немая сцена, во время которой мама чистила рыбу, а папа наблюдал за тем, как переживший даже сталинские "чистки" сазан терял свои плавники. Наконец, опомнившись, он спросил на идиш:"Вос из дос?( что это ?)"- "Дос из а фиш,- ответила мама (Это рыба)." - "Фун ванен из зи гикумен?"(откуда она пришла?)."-"Танхум от гибрахт - Танхум (так звали завмага) принес ". В этот момент папа чуть не выронил оба тяжелых пакета, которые все еще держал в руках, лицо его выражало чувство, похожее на то, если бы ему не принесли в подарок рыбу, а,наоборот,забрали её."Теперь он будет просить меня об должении ".

Это противоречило представлениям папы о порядочности. Он бы и так охотно помог ему, если бы в этом была необходимость, но не в обмен на мзду. Сторожить горы золота и не пытаться украсть – вот истинное испытание духа! И папа прошел его с честью. В суровые советские годы, когда честь и совесть без конца и края продавались за гроши, он сохранил их истинную ценность.

В годы, когда одно лишь произношение имени Троцкого сулило лишения, он рассказывал мне, подростку, истинную правду о нем, и все сказанное им подтвердилось через много лет.Какое же высокое доверие было у него ко мне. Какой глубокий воспитательный подтекст был у такого шага.

Он всегда искал встречи с людьми–родными и не совсем знакомыми, помнил все памятные даты (и радостные и печальные), а когда в дом приходили гости, был на седьмом небе от счастья.

Прожив почти 95 лет, он похоронил родителей, всех братьев и сестер (в большинстве свидетельств о смерти стоит его имя как заявителя). И после их ухода из жизни, он до конца своих дней отмечал годовщину смерти каждого из близких.

Соблюдая еврейскую традицию во всех малейших деталях,он любил и уважал всех - верующих и неверующих. "Не мне судить людей. Есть кому судить на небесах!",- говорил он. И когда речь заходила о неблаговидном поступке, совершенном кем- то, в ответ на наши эмоциональные оценки, пояснял:"Да, я отрицательно отношусь к этому поступку, но судить его - небесам!"

После напряженной рабочей недели наступала святая суббота,которую он ждал все шесть дней. Возвращаясь после субботних уроков из синагоги, он часто повторял постигнутые мудрости, Особенно ему нравились "Поучения отцов" – жемчужина еврейской морали. Одну из мудростей он любил повторять особенно часто:" Смотри не на кувшин, а на то, что в нем. Бывает, что новый кувшин наполнен старым вином, а в старом даже нового вина нет " (" Поучения отцов ": глава 4 , раздел 20 ). Он и сам был как тот сосуд, что выглядел скромно, но много в себе хранил.

"Почему люди радуются при рождении ребенка и печалятся, когда человек умирает?"- Часто повторял папа размышления мудрецов из Талмуда,-"ведь при рождении трудно сказать, каким будет человек, потому, возможно, радость преждевременна.А если человек прожил жизнь достойно, то стоит радоваться тому, что ему это удалось". Воспоминания о папе всегда порождают во мне радость…

Мама

Браки совершаются на небесах. Это аксиома. Если праведник находит себе верную жену, свою второю половину, то это дар небес. Ибо мало кто согласится терпеть все атрибуты праведности: бедность и самоограничение, череду непрерывных дел, связанных с необходимостью оказывать постоянную помощь всем,кто в ней нуждается.

Праведнику нужна не просто жена, ему нужна та, которая удвоит его силы, залечит на ходу раны, полученные от неустанных забот о ближнем, благословит на бесконечные благодеяния.

Мама Груня была именно такой. Без её поддержки его праведность превратилась бы в ад. Свое странное для евреев имя она получила в честь своего деда по материнской линии, которого звали Гершон. Когда мама родилась, деда уже не было в живых и бабушка очень хотела назвать новорожденную дочь в память о своем отце.

Она обратилась с запросом к раввину, и тот предложил такой необычный вариант. Прекрасно закончив в 1913 году начальную еврейскую школу, мама получила право поступить в гимназию в рамках процентной нормы, существовавшей тогда для евреев. Богатые родители одной из выпускниц школы, имевшей худшие результаты, предлагали бабушке отступные за право мамы учиться в гимназии. Но бабушка не согласилась.

Окончив с блеском гимназию, мама поступила учиться в Университет, где училась сразу на двух факультетах:историческом и и финансово- экономическом, но учебу ей пришлось бросить, ибо финансовые трудности семьи требовали от неё немедленного трудоустройства.

Обладая каллиграфическим почерком и идеальной грамотностью, мама устроилась на работу секретарем – машинисткой.

Продолжить учебу она так и не сумела из-за постоянных забот в семье: дети, затем больная мать, а потом и наступившая старость. Но никогда она не сожалела о том, что пожертвовала всем ради семьи. Общность идеалов и соединяла их с папой все долгие 55 лет совместной жизни.

Лишь однажды они повздорили всерьез. Ссора не утихала. И тогда, чтобы избежать взаимных упреков, папа принял наиболее верное на тот момент решение – оделся и ушел. Отсутствовал он три часа, нет, точнее, - 180 минут, а еще точнее - 1080 секунд.За эти долгие секунды я пережил то, что годами переживают дети в семьях, родители которых враждуют.

Мне трудно было встать на чью–либо сторону. Как на соломоновом суде, я не мог разделить их в себе, они жили во мне воедино. 1080 минут я страдал, взывая к небесам и прося помощи.

Через 1080 секунд дверь в квартиру открылась и на пороге появился папа,прижимая к груди огромный четырехкилограммовый куль с сухим киселем. Оказалось,выйдя из дома, он увидел очередь за продуктами, и примкнув к ней, приобрел кисель в количестве, которого могло хватить на годы. Он протянул маме огромный куль. Мама с готовностью приняла дар, и примирение состоялось.

Уже после того, как оба они ушли в мир иной, среди немногих документов, оставленных после тщательного отбора на случай обыска (уничтожены документы о награждении папы за службу в царской армии, документы о пожертвованиях на Палестину и т.п.), я нашел письмо, посланное мамой папе из Ессентуков в первый год их совместной жизни. Это нежное письмо, написанное редким по красоте и грамотности маминым почерком заканчивалось словами: " Это письмо спрячь подальше, чтобы никто не читал, или лучше - порви его". Но папа письмо не порвал, он его бережно сохранил до маминого возвращения, а она продолжала хранить его всю жизнь…

Она была удивительно цельным человеком, прекрасным организатором и финансистом Да, финансистом, ибо хороший финансист – это не тот, кто без особых усилий ворочает капиталами, а тот кто способен достойно жить, имея минимальные доходы. Многие годы скромный бюджет семьи состоял из ста десяти рублей зарплаты папы и минимальной пенсии мамы в тридцать два рубля.

Но мы никогда не ощущали бедности, так как этот "нищенский" бюджет дополнялся огромным созидательным маминым трудом.В доме всегда был свежий вкусный обед. Некоторые блюда из маминой поваренной книги были просто великолепны (такие, например, как жаренная и фаршированная рыба).

Многие могли у нее поучиться умению откладывать деньги на всевозможные семейные проекты, оставаясь в рамках семейного бюджета. На все остро необходимые цели у нее всегда находились средства. Она была щепетильно щедрой. Например,почтальон приносивший её мизерную пенсию, всегда получал от нее чаевые, разносчик телеграмм также удостаивался чаевых, хотя многие не считали нужным это делать.

Она была (в масштабах дома) прекрасным проектировщиком,прорабом и экономистом. Её рабочий день до последних дней начинался в 5 утра и заканчивался поздно ночью. Всю жизнь она строила планы и их осуществляла. Даже незадолго до смерти, будучи тяжело больной, она задумала новый проект, и стоило больших усилий её убедить не начинать его реализовать. Недолгий ночной сон был небольшим перерывом в её непрерывной работе.

Вместе с тем она была малообщительной, но гостеприимной. У неё было чуткое сердце. Если с кем–то случалась беда, она забывала былые обиды и спешила на помощь.

У нее был хороший голос и абсолютный слух. Вместе с богатым музыкальным прошлым папы, который в царской армии служил в музыкантской команде,это нашло выражение в неуемном стремлении их внуков к музыке.

Работая по дому,не переставая, всю неделю, она прекращала на Субботу (что было бы не будь святой субботы!) любую работу. Зажигая субботние свечи, она переодевалась в праздничное платье и, как королева, восседала за субботним столом. В эти минуты,наверное,сама английская королева могла бы позавидовать ей.

Папа говорил в шутку:" Моя жена, как река Самбатион,- шесть дней в неделю она несет так бурно свои воды, что невозможно ее перейти,а в день субботний, когда переходить реку нельзя, она умолкает ".

Идеалом было для неё всё, что связано с государством Израиль. Будучи реалистом, она считала абсолютным добром все, что связано с ним. Когда стал иссякать ручеек репатриации 70-х годов и семья дяди Исайя стала собираться на выезд в Израиль, она писала в письме, одобряя их поступок:" Молодцы!Им будет там хорошо!".

Когда она тяжело заболела, я приехал помочь ей пройти обследование. Уже в три первых дня врачи не оставили никаких надежд на спасение. Но каждый последующий день мама вставала, как всегда рано, ни в чем не делая себе послаблений.

Наступил час отъезда.Сидя в большой комнате и зная страшную тайну, я не мог заставить себя встать, чтобы попрощаться. Мысль о том, что, возможно, вижу маму в последний раз, угнетала меня.И вдруг среди наступившей тишины раздался бодрый голос мамы:"К роженице приводят врача. Выясняется, что есть проблемы с выходом плода. "Что делать?"- спрашивают обеспокоенные родственники."Какова национальность ребенка? - спрашивает врач. "Еврей",-отвечают ему. "Ну, если еврей, то все в порядке. Обязательно найдет выход…". Раздался смех - сидевшие в комнате засмеялись.

Я понял намек - это мама, видя мое состояние, пришла мне на помощь. Заряд ее воли помог мне преодолеть слабость. И в этот момент у меня появились силы встать...

Через 14 недель, в тот же день недели, в воскресенье, в тот же час,в том же месте салона, где она рассказывала анекдот, мама лежала, одетая в саван… В молчании горела поминальная свеча, но, казалось,вот - вот молчание прервется утверждающим жизнь голосом мамы …

Дяди и тети Иовновичи и Гольдманы

"Ну, может еще один стаканчик чая,"- говорила тетя Люба, забирая пустой стакан. Её слова были столь расположительны, что отказать себе и ей в удовольствии выпить очередной стакан чая было нельзя. И пока она неторопливо удалялась на кухню и возвращалась со следующим стаканом чая, жаркий бакинский вечер готовил свою очередную тепловую атаку.Голос тети Любы был всегда тихий, но уверенный, и она держалась с редким достоинством.

Этот дом в тупике номер 17 по Чадровой улице, как замок, был отделен от улицы двумя высокими стенами соседних домов. И лишь узкий и длинный переход, как замковый мост, соединял его с окружающим миром. Свирепые бакинские ветры с трудом добирались до его глубин, а о дожде можно было судить лишь по потокам воды, вытекавшим из водосточных труб. Казалось, что здесь в этом замкнутом месте свой, отличный от остального мира отсчет времени.

На первом этаже дома жил с женой Феней и двумя дочерьми дядя Ефим (старший из братьев папы). Отыскивая необычное в серой повседневной жизни и собирая номера облигаций займов, так щедро одолженных в едином порыве советским народом родной партии и правительству, дядя Ефим тщательно проверял таблицы выигрышей и погашения и спешил сообщить счастливому обладателю такового, напоминая, что радоваться окончательно стоит лишь на следующий день после выхода газеты на случай опечатки. Он любил шутки и анекдоты и эта его черта передалась по наследству его дочерям…

Все тети и дяди, кроме двоих, жили в прямоугольнике, ограниченном улицами: Бондарной (Димитрова), Молоканской (Хагани), Корганова и Большой Морской (Кирова). Всего каких–либо несколько минут и ты уже у кого-нибудь из родни.

На близкой к морю границе,на улице Гимназической (Толстого) жила тетя Тамара и её муж Яша Бродский.До революции дядя Яша владел шляпным магазином на Торговой улице (напротив магазина "Военторг") и все братья тети Тамары помогали в работе магазина. Содержание шляпного магазина было признано новой властью преступлением, за что Яша Бродский был признан лишенцем.

Видимо, чтобы быть оправданным в лице тонких ценителей "новой" морали, десятками лет грабившими банки для продвижения своих сомнительных "революционных" проектов, дядя Яша должен был бесплатно раздавать шапки рабочим и крестьянам, тщательно следя за тем, чтобы какой-нибудь котелок случайно не покрыл проклятую буржуйскую голову. В этом и только в этом случае у него оставался шанс избирать и быть избранным.

В квартире Бродских, окнами выходившую на Гимназическую улицу, рядом с воротами, из которых каждые полчаса выходила толпа зрителей очередного сеанса в кинотеатре "Вэтэн",стояли необычные плетенные стулья и кресла. Видимо это то, что оставалась в доме от былых времен, когда Бродские выезжали на курорт Карлсбад (Карловы Вары) и приезжали, полные богатых впечатлений.Там,на аллеях карлсбадского парка, растянувшегося вдоль курорта, приходилось им видеть царственные особы вроде австро–венгерского монарха. Как легенда, десятилетиями по семье Иовнович ходила шутка о том, как Яша Бродский, приблизившись к границе, спросил пограничника, станет ли тот в него стрелять, если он попытается её перейти. Шутка имела особый подтекст в годы, когда "доблестные " карацупы" с металлическими нервами стояли на страже границ любимой Родины.

До революции Бродские занимали целый второй этаж дома по Карантинной улице 105 (Ази Асланова). Мой папа Абраша, будучи юношей, не раз поднимался по широкой лестнице парадного, ведшего в квартиру Бродских.

Какие причудливые сюжеты сочиняет иногда судьба. Разве мог он знать тогда, что буквально в нескольких метрах от парадной лестницы играет в куклы его будущая жена и через три четверти века в полуметре от той же парадной лестницы закончится его жизненный путь. Все это будет потом, через 20 лет, когда он поселится в этом доме на долгих 56 лет, а пока он стремительно взбегал по лестнице к своей сестре, которую любил, как, впрочем, всех остальных, в его большом и сильном сердце для каждого был свой заветный уголок…

Но вернемся в 50–е годы на Гимназическую, в большую комнату с плетенными стульями. Дядя Яша восседал в своем кресле и смотрел вдаль далеко за пределами дома. Он редко отвечал на вопросы, видимо, продолжая оставаться в далеком прошлом. Тетя Тамара, миниатюрная опрятная женщина, до конца своих дней сохранила стремление к хорошему вкусу и всегда выглядела так, будто была готова к званному приему. До самой смерти в 1958 году продолжал Яша Бродский не любить коварную власть. Тетя Тамара пережила его на 4 года, оставшись одна, она казалась потерянной, но сохранила вкус к шутке. В день смерти она пошутила, сказав молодому племяннику, посетившему её, что поцеловала бы его, но боится, что его большие усы ей помешают это сделать.

В день её похорон резко подорожало сливочное масло, а потом и вовсе исчезло из свободной продажи, в следующем году был неурожай хлеба, за ним последовала острая нехватка мяса. Советская власть получала одну пощечину за другой. Одна из них полагалась ей за тетю Тамару и дядю Яшу Бродских.

В доме дедушки Мордехая на улице Сураханской, 150 (Первомайской) [1927] жили сразу двое: тетя Берта и дядя Исай с семьями. Их квартиры были параллельны и выходили в общий коридор. Оттуда был выход во двор. Тетя Берта была красивой немолодой женщиной, рано потерявшей мужа, который носил польскую фамилию Галацкий. Он был по ошибке застрелян в Харькове в революционные годы.Тетя Берта осталась молодой вдовой с малолетним сыном. Выйдя на пенсию через год после ее установления,она почти сразу же заболела и умерла, не дожив до шестидесяти. В последний день месяца Песах её состояние улучшилось, появилась надежда, но чуда не произошло. Через день её не стало.

Тетё Берте я обязан подарком, полученным на день рождения.Это был том "Азербайджанских народных сказок". На любой странице этого сборника описывались многочисленные казни и убийства, проводимые по приказу скучающих падишахов и их злоумышленников – визирей. Порой два очередных убийства разделяла лишь точка между двумя предложениями. Тот, кто интересуется истоками насилия на Востоке, найдет в этих сказках много поучительного.

На второй половине дома дедушки Мордехая жил самый младший из братьев – дядя Исай с семьей. Всю неделю он ходил в синей спецовке, долгими часами просиживая на работе в военкомате. Перед субботой дядя Исай одевал светлый чесучевый костюм и после вечерней молитвы в синагоге, трапезы и отдыха отправлялся к всеми любимой сестре Даше, жившей, как и все, недалеко, на Бондарной улице (Дмитрова ). Поднимаясь по ступеням давно потерявшего свой вид парадного подъезда,он долго стучал в дверь, стараясь не звонить в звонок, чтобы не нарушать святость субботы. Сидевшие, как правило, далеко,в третьей от входной двери комнате, не слышали стука в дверь, и приходилось обходить весь двор, чтобы оповестить хозяев о его приходе.

Утренняя субботняя трапеза после молитвы в синагоге в доме дяди Исая проходила особенно торжественно. К столу подавалось много блюд, специально приготовленных хозяйкой тетей Фирой, из которых особенно выделялись селедка форшмак и прокрученные чрез мясорубку баклажаны. В будние дни дядя Исай был очень занят, но семейные торжества не пропускал. По пути к праздничному столу он старался отыскать какого-нибудь малыша или за неимением такого кого-нибудь из молодых и, крепко сжав в объятьях, спрашивал:"Ну как дела, хулиган?". На вопрос можно было не отвечать и "хулиган", после ряда попыток вырваться, освобождался из плена.

Среди любимых историй дяди Исайя был анекдот о "Мишеберахе " (благословении, произносимом обычно в синагогах во здравие больного еврея). Как-то приносит клиент часы в ремонт. Часовщик – еврей возвращает после ремонта часы, которые не требовали больших усилий для ремонта, и на вопрос, какие работы были проведены, зная, что клиент не поймет смысл сказанного, включил в перечень выполненных работ и " мишеберах ".

В доме дяди Исайя висел портрет молодого мужчины. Это был портрет дяди Бори, одного из сыновей дедушки, умершего в 38 лет от болезни крови. Поехав с сестрами Дашей и Любой в Поволжье, он заболел малярией, что и явилось первоначальной причиной заболевания. Ход болезни дяди Бори пытались скрыть от дедушки Мордехая, который сам был болен и прожил не больше года. Дядя Боря занимал пост заведующего финансовым отделом Бакинского Совета (при том, что был беспартийным),в доме при его жизни стоял телефон,что было редкостью в те годы.

Тетя Даша

Штаб семьи Иовнович, несомненно, находился в доме Тети Даши. Ну кто из членов нашей большой семьи не испытывал удовольствие от посещения этого дома. Особые флюиды родственности исходили от хозяев этого дома, управляемого всеми любимой тетей Дашей. В любое время дня и ночи в доме можно было найти желанных гостей. Особенно любимым местом был балкон, на котором усаживалось несчетное число людей.Зимой посетители группировались вокруг " буржуйки ",согревавшей две большие комнаты и прихожую.

Все это тянулось долго, приближаясь к апофеозу, который наступал после полуночи, когда возвращался после очередного спектакля муж тети Даши, дядя Гаврюша, работавший замдиректора оперного театра. Тогда только и начиналось общение, которое затягивалось далеко за полночь. Снова (в который раз!) ставился чайник, укрытый куклой-барышней для сохранения тепла, и снова пили чай с пирогами тети Даши (помнится её лимонный пирог–настоящий шедевр "пирожного" искусства). Тетя Даша была частью души каждого из нас, за всех страдала, всем старалась помочь. О себе старалась не говорить, никогда не подавая вида о недомогании и недугах, от которых неимоверно страдала. Как дерево, она "умирала стоя ".

Пережив тетю Дашу на 10 лет, дядя Гаврюша все годы бережно хранил верность всему тому, что было связано с её именем.Предаваясь философским размышлениям, он забирался в них в такие тупики сознания, из которых порой невозможно было найти дорогу…

Каждый год примерно за месяц до начала нового еврейского года, дяди и тети разрабатывали проект, цель которого была пригласить в гости единственного брата, жившего вне Баку (в Туапсе). Это был дядя Гриша. В конце концов в Туапсе отправлялось письмо на идиш, в котором выражалась надежда на то, что в наступающем году встреча состоится.

Наконец, такой год наступил. Это было в начале 1959 года, когда семья дяди Гриши вернулась в Баку и поселилась на поселке Монтина. Помнится тот весенний день, когда мы, представители всей семьи, во главе с тетей Дашей отправились проведать новоселов. С большими приключениями в дороге, прибыли мы на поселок Монтина и первое, что нас, жителей Бакинского центра поразило, это большие внутренние дворы между домами. В отличие от наших квартир, все комнаты в квартире дяди Гриши были изолированные. Они были почти пусты, поскольку контейнер с вещами ещё не прибыл.

На пороге одной из комнат стоял дядя Гриша, который сказал нам:"Мне скучно, разве так можно жить". Из года в год приезжал он потом на праздники к нам в центр, гостил у Любы и Тамары, обедал у нас, Исая и Даши, но никак не находил успокоения, оправдывая старый анекдот о том, что лучше всего еврей чувствует себя в дороге… Он ушел из жизни перед новым 5727 годом ( 1967 ), ему было 90…

Война не пощадила и семью Иовнович – один из двух близнецов (Арон и Саша), Арон вместе с семьей погиб во время авиационного налета на поезд, который вез их через линию фронта в эвакуацию. Саша жил с семьей в Баку и умер во время войны.

Было бы неполным не сказать ещё о двух братьях, сыновьях дедушки.Это дядя Яша вернувшийся раненым с фронта и умерший от ран в 1918 году. Это была первая потеря в семье. Ещё один брат, Давид, умер в 1930 году от последствий неудачно сделанной операции.

Все эти потери надорвали здоровье бабушки Шейны и в начале 1932 года её любящее сердце не выдержало (ей было всего 71). И долгие годы, вне зависимости от причин и обстоятельств, собирались в штабном доме семьи Иовнович у тети Даши, чтобы отметить очередную годовщину смерти близких. Весь вечер вспоминали об ушедшем так, будто это произошло накануне, и, казалось, он находится где-то совсем рядом…

У мамы было две сестры – Александра (Шура) и Шейна( Соня ). Они были абсолютно разные по характеру: тетя Шура была малообщительная, как мама Груня, выдержанная, а тетя Соня, наоборот, очень эмоциональная, все время нуждалась в контакте с людьми. В этом смысле мы с ней были похожи,поэтому я был нередко спутником тети Сони во время её визитов по родным и знакомым. Еженедельно, в субботу, в свой нерабочий день (она работала надомницей и слыла прекрасной швеёй по пошиву бюстгальтеров–дамы с нестандартным бюстом души не чаяли в её работе) она обходила всех родных и знакомых, завершая свой обход у нас. Это происходило, как правило, на исходе субботы.

У тети Шуры собирались по субботам и воскресеньям братья ее мужа, дяди Моти. Их единственная сестра Соня не посещала, как правило, семейные сборы. Одним из занятий на таких встречах была игра в нарды и домино. Часть из братьев (сам дядя Мотя, Моисей и Михаил) были заядлыми игроками.

Спорили бесконечно по поводу правильности сделанного хода. Квартира выходила на самое людное место города, где Торговая улица, передавала бесконечный людской поток Пассажу.

Напротив балкона был знаменитый Молоканский сад, вокруг которого когда- то ходил трамвай.На нижнем этаже этого же дома находился детский сад, куда мне пришлось, к большому моему неудовольствию, ходить недолгий период своей юности. Сердобольные родители согласились забрать меня из него, видя мои страдания, вызванные казенным укладом детсадовского распорядка. Еще много лет дом этот продолжал вызывать у меня противоречивые чувства теплоты родственного общения и холода детсадовского распорядка.

У тети Сони жизнь не сложилась, к несчастью, у неё не было детей. Умирали мужья. Последнего, третьего, Меира,забрали родственники в Днепропетровск, где он умер незадолго до смерти самой тети Сони.Десятилетиями мечтала тетя Соня попасть на святую Землю, в Израиль. И когда это стало возможным, она все время искала попутчиков, ибо одна поехать не решалась. Каждый раз,загораясь вновь той же идеей, она искала новых и новых попутчиков, но так и не дождалась.До начала большой волны репатриации в Израиль оставались считанные недели…

… Отшумел еще один норд, пронесся над городом и исчез.Лишь поваленные где-то деревья напоминают о нём… Придут рабочие и уберут эти следы бушевавших порывов… Они удалились , чтобы вернуться вновь …Ветры нашей памяти, да вернутся ваши порывы! Не исчезайте! Возвращайтесь вновь, как бакинский норд, каждый раз разрушая тихую гладь забвения близких …

Борис Иовнович:"Версия происхождения фамилии Иовнович"

Столкнувшись в Израиле с непонятным восприятием фамилии Иовнович, я долго не мог понять, в чем причина этого. Потом я обратил внимание на то, что корень нашей фамилии "Иов" (איוב )присущ представителям других конфессий. А когда мне стало известно, что, согласно еврейской традиции, имя Иов (библейский персонаж) вообще не принято давать, возник вопрос, как это произошло в нашем случае.И тут я вспомнил, что тетя Тамара одна из первых носителей этой фамилии в поколении наших отцов, произносила фамилию как-то по- другому, так что доминировала буква "А". Тут пришла мысль, что существующее еврейское имя Йоав ( יואב) и является подлинным корнем нашей фамилии Йоавнович ( יואבנוביץ' ). В подтверждение моего предположения при проверке по данным телефонной компании "Безек" на примере трех городов (Иерусалим,Тель- Авив,Бней-Брак) обнаружены жители с фамилией Иоавнович, а не Йоавнович. Остальная часть фамилии – суффикс образующий фамилии евреев, живших среди славянских народов. В Израиле часто от неё отказывались, и оставался только корень. Сочетание трех гласных звуков не привычно для русскоязычного слуха и, видимо, на каком-то этапе буква "А" выпала из написания нашей фамилии…

• 
• 
• 
• 
• 

© Автор - Яков Иовнович. 15 декабря 2009