“Тайна острова Нарген"[править]

Бакинская бухта и о. Нарген (Зиря).jpg

Нарген (Зиря) — клочок скалистой земли посреди Бакинской бухты — стал тюрьмой для жертв репрессий 30-х годов . Остров Наргин хорошо обозрим со всех сторон Бакинской бухты. В ясный день он словно купается в солнечных бликах моря. В ненастную же погоду дает знать о своем присутствии мигающими огоньками маяка. Тогда полуразмытые очертания острова, тонущие в облаках тумана, приобретают загадочность, порождая всякие домыслы и воскрешая в памяти старинные, почти позабытые легенды.

Известный писатель и просветитель Аббаскули Ага Бакиханов в доказательство затопления много веков тому назад зоны между Баку и Наргином привел найденные им следы колеи двухколесных арб в каменном теле острова. Путь этот вел, согласно исследовательским материалам историка Сары Ашурбейли, вдоль острова к Шиховой деревне и Шиховой косе, конечной точке южного берега Бакинской бухты. Свидетельства тому обнаружил также российский академик Ленц во время посещения Наргина в 30-х годах XVIII века.

Остров был необитаем, однако Ленц заметил на нем следы построек, колодцев и некоторые углубления, выбитые в скале. «По-видимому, когда-то на месте острова и территории бухты было древнее поселение, которое в связи с повышением уровня Каспия было затоплено. Морской берег был значительно дальше, там, где сейчас остров Беюк-Зире — Наргин, отделившийся от материка», — писал он.

Новая жизнь острова была связана, как и многое в нашей стране, с нефтяным бумом. Братья Нобель и другие промышленники стали использовать для транспортировки нефти танкерные флотилии, и на морских коммуникациях возникла напряженность. Во избежание кораблекрушения построили маяк. Впервые он засветился в 1883 году. Освещать путь кораблям помогали керосиновофитильная горелка, а затем газовый фонарь, специально изготовленный в Швеции. Лишь в 1956 году маяк был переоборудован в сложную оптико-навигационную систему.

Сейчас Наргин представляет собой пустынный клочок скалистой земли площадью в три километра: ширина западной части — 650 метров, средней — 170, восточной — 770 м. Зимой очень холодно, а летом — неимоверно жарко. Но еще совсем недавно здесь кипела жизнь: был благоустроенный поселок с Домом культуры на 150 мест, магазином, детским садом, библиотекой, кинотеатром и жилыми зданиями для семей военных.

А исчезло все с развалом Союза, когда остров перестал быть объектом ПВО страны, оказавшись фактически бесхозным. Поговаривали, что здесь будет устроено что-то типа Диснейленда. Любят у нас на месте кладбищ устраивать увеселительные места. Один парк Кирова чего стоил. Да только веселиться там горожанам не хотелось. Вот и Наргин воспринимается бакинцами, как «остров смерти», место, где расстреливали людей. Эта печальная слава закрепилась за островом еще с конца первой мировой войны, когда царское правительство решило, что это самое подходящее место для лагеря военнопленных.

В наскоро сколоченных бараках из прогнивших досок разместили до семи тысяч военнопленных турков, венгров, чехов, немцев, австрийцев. Антисанитарные условия, отсутствие питьевой воды, медикаментов, голодное существование стали причинами высокой смертности среди пленных.

«Поддержали эстафету» и большевики, отправляя в наргинские казематы неугодных. На остров можно было «загреметь» из-за образованности, происхождения, состоятельности. Один из первых узников Наргина, ныне покойный Рамазан Халилов, директор мемориального Музея Узеира Гаджибекова, рассказывал:

«В июне 1920 года я как бывший унтер-офицер одного из полков Дикой дивизии был арестован сотрудниками Особого отдела XI Красной армии. После полуторамесячного пребывания в общей камере тюрьмы, находившейся на Старо-Полицейской улице (ныне улица Мамедалиева, дом 5), я под конвоем «с вещами» был отправлен на остров Наргин. Этот остров стал для меня проклятьем. Нас разместили в грязных, вонючих и тесных бараках, где до нас содержались пленные турки. Днем мы, словно в раскаленной печке, изнывали от нестерпимого солнечного пекла, не приносили облегчения и душные ночи. Порой нечего было есть, жажду утоляли теплой гнилой водой. Круглые сутки не давали покоя свирепые, величиной с ноготь блохи, ночами по нашим нарам бегали крысы. От комариных укусов и расчесов у узников лица заплывали до неузнаваемости, а руки, ноги и все тело были в красных волдырях, словно от крапивных ожогов. Вскоре у нас начались желудочно-кишечные заболевания, от которых каждый день в бараках умирали едва державшиеся на ногах узники. Их хоронили в восточной части острова — в ямах, в которых вечный покой обретали сразу пять-шесть и больше человек, столько, сколько умирало к моменту погребения. А тех, кому в Особом отделе приказывали «без вещей» собираться в путь-дорогу, везли расстреливать на недалекий от нас остров Песчаный. На этом острове я пробыл до самого сентября и был освобожден благодаря заступничеству Наримана Нариманова».

В 30-е годы прошлого века Наргин тоже оправдывал свое зловещее название «остров смерти». Вот о чем поведал Петр Пухляков, долгое время работавший на острове смотрителем маяка:

"Насчет расстрелов ничего сказать не могу, но на острове действительно находился изолятор: несколько бараков за колючей проволокой. Говорили, что в них были «враги народа» — троцкисты. Затем, уже к концу войны, их увезли, бараки сравняли с землей, на этом месте возвели каменную казарму для солдат."

Подполковник в отставке, бывший командир полка по тылу Музагид Ибрагимов (на острове служил с 1949 по 1969 год) рассказал, что при рытье окопов в западной части острова (со стороны Баиловской косы) солдаты не раз натыкались на ямы с останками людей, черепами, находили и золотые коронки. Чьи же это останки? Ясно, что это не были древние находки, потому что золотые зубы тогда не делали. Военнопленных первой мировой войны и жертв большевиков, по свидетельству Рамазана Халилова, хоронили в восточной части острова. Так что, скорее всего, это останки людей, замученных на острове в годы сталинских репрессий.

Помимо Наргина и Песчаного, большевики чинили свои расправы еще на одном острове — Булла (Хаара-Зире):

"Как-то раз, помнится, дело было осенью 1972 года, — вспоминал Ильяс Гусейнов, бывший начальник Бакинской межрайонной инспекции по охране природы, — мы на вертолетах переселяли джейранов с острова Булла в заказник на Шаховой косе. Был сильный ливень. И вдруг глазам открылась страшная картина, заставившая прервать нашу работу: вымываемая глинистая почва обнажила останки сотен людей — мужчин и женщин, как стало ясно позже, расстрелянных. С помощью бульдозеристов из НГДУ «Булла-море» мы перезахоронили их чуть ниже, под холмом. А потом нам рассказали, что расстрелянных просто сбрасывали вниз с обращенного в сторону открытого моря восточного ската, а за рабочим поселком в специальной казарме дежурила команда палачей из 20 красноармейцев во главе с командиром".

Прошли годы. Для многих воспоминания о жертвах репрессий 30-х годов прошлого века стали абстрактным понятием. Сейчас невозможно назвать не только имена людей, погибших на каспийских островах, но даже приблизительное число жертв. И сколько еще тайн хранят эти места, скрывшись за завесой тумана? Захотят ли когда-нибудь поделиться с нами? Возможно, многое зависит и от нас самих.

Ирада РУСТАМИ

Источник: Здесь

comments powered by Disqus