Георгий Коновалов "Мой дом - моя крепость. О гвоздях, бутылках и свистках" Версия от 14:05, 19 июля 2011; I am (обсуждение | вклад)(разн.) ← Предыдущая | Текущая версия (разн.) | Следующая → (разн.)

Георгий Коновалов "Мой дом - моя крепость. О гвоздях и о многом другом"

Тук-тук… Тук-тук-тук… Тук-дзинь… Тук-тук-тук…

* * *

Эта фотография все, что осталось у меня от того времени.

Но надо быть справедливым фотографий о Крепости гораздо больше, чем о моём доме. Как же я сделал её тогда…?

В нашем переулке появился новый сосед – моя подруга, сестра моего дружка вышла замуж. Привёз он с собой коробки и ящики. Вот в одном из ящиков и обнаружился фотоаппарат «Москва-2».

Был он покрыт зеленью (почти как остров, только зелень была на медных частях фотоаппарата). Наводка на резкость вообще не работала - объектив и провернуть было нельзя.

В итоге продал мой новый сосед это чудо мне (это была моя мечта – иметь широкоплёночную камеру). Самостоятельно, по книге, разобрал я это чудо, почистил, и… свершилось – заработал он.

Вышел на первую съёмку.

Что же снимать первый раз – ну, конечно же, семью, а потом и дом свой.Вот и вышел в переулок.

Теперь надо выбрать точку съёмки… Тааак.… Ещё бы немного отойти, но некуда за спиной стена. Теперь какой у меня кадр будет горизонтальный или вертикальный. Вертикальный он получше будет…

Справа мой дом, слева дом с номером четыре. И всюду живут и живут люди, которые меня с самого детства знают, люди, которые всегда были рядом.

И снимок этот, как веха – он примерно на полпути от меня нынешнего и того о ком сейчас вспоминаю.

Всё то же самое, что было тогда и всё не такое. И переулок, как будто не изменился, но он уже не тот.

Не было асфальта переулок сплошь покрывающим, а был кир, и была выбоина точно посередине. Видно в своё время канализацию прокладывали. Вот и прогоревшая стена – в этом месте кирщики завсегда котёл свой ставили. Видена и приступочка, на который начальник милицейский по вечерам сиживал.

Две ступенечки поперёк переулка - места вечерних посиделок. Правда тогда была только одна и уже изрядно стёртая ногами прохожих.

Справа двор мой, наверное, самый лучший двор на свете.

А чуть вперёд и вниз, под фотоаппаратом – люк канализационный. Их было несколько в нашем переулке, но этот был самым хорошим – он выступал над землёй. И это было очень удобно….

Было в нашем переулке и ещё одно чудо – прямо на углу, там, где переулок поворачивал и спускался вниз, к Магомаева был пожарный гидрант. Никогда не видел, чтоб им пользовались. Это, наверное, потому что и пожаров у нас не было.

Он был почти овальной формы. Только с одной стороны сам овал портила петля крышки. И главное, это самое главное, наверное, на этом овале была надпись, но что за надпись с такой ошибкой – «Бакинскiй водопрводъ». Приходили иногда пожарные открывали его, поворачивали длинной ручкой кран и из широкой трубы лилась вода убегая вниз к Магомаева и дальше на Асафа Зейналы.

Потом пожарные и знак над этим краном нарисовали – «ПК» и цифирки какое расстояние до крана.

Смешно – кран вот он под ногами.

Его мы тоже использовали для своих мальчишечьих нужд.

На нём можно было, например, сгибать и выгибать разные железяки.

* * *

Тук-тук… Тук-тук-тук… Тук-дзинь… Тук-тук-тук…

«Тук-тук» - это я гвозди правлю – их много мне надо. Много дел мальчишечьих. «Тук-тук» - это точно по гвоздю, а «дзинь» - так это уже по крышке люка. Бывает ещё и «ой - ёй–ёй» ну это пальцам моим досталось.

Много, много гвоздей надо, а где их брать и не знаю. И тогда вероятно были магазины, где можно было бы купить их, но откуда деньги у мальчишки.

Гвозди добываются из разных деревяшек, - из ящиков выброшенных, из мебели разной, той, которая на дрова не пошла.

Гвозди ржавые, но места, которые в дереве были чистенькие и даже блестящие. Их надо вытащить из деревяшек клещами, вытащить и уж, потом на моём круге выправить. Сижу на корточках, мимо прохожие идут, это те, которым к Баксовету надо или, наоборот, от Баксовета спускаются.

За спиной мой двор. Совершено потрясающий двор.

Двор трехэтажного дома - он как продолжение жилья первого этажа. Он с кировым покрытием, краном и сливом у нашей лестницей. Слив как большой квадратный таз из цемента, с решёткой посередине. Сейчас сказали бы «трап». За ним ухаживают и он всегда такой чистенький.

Чуть в сторонке – кран водопроводный. Им весь первый этаж пользуется.

Под деревянной лестнице, нет, не той, которая наша, а напротив - колодец с водопроводным счётчиком.

Раз в месяц тётя Сара поднимает тяжёлый железный лист, который колодец закрывает и снимает показания счётчика.

Все показания делятся на число проживающих и даже гостей в тот момент проживающих в нашем доме. Деньги потом отдаются управдому – тёте Зое.

Есть и ещё один колодец, и он тоже прикрыт железкой.

Если её отодвинуть и посмотреть в него, видна чёрная вода. И в ней видно твоё отражение. Этим колодцем и не пользуется никто. Никому он не нужен, только потом, когда с войны вернётся дядя Стёпа, начнут из колодца брать воду для мытья ковров и постирушек – только жёсткая она.

Так говорили взрослые.

А я пробовал её – ничего и не жёсткая – вода, как вода, также течёт и также обливаться и брызгаться ею, можно было.

А брызгались мы тогда специальными «брызгалками» из поллитровок сделанными. Вот это был труд – сделать брызгалку.

Во-первых, надо было раздобыть бутылку.

А какие тогда бутылки были, большие и маленькие. Большие это – «четверть» как их называли, маленькие… так они совсем маленькими были. И имя у них какое-то непонятное было – «шкалик».

Но самой главной бутылкой была та, у которой были впадинки вдоль стенок. Это были бутылки для зажигательной смеси (коктейля Молотова, как сейчас сказали бы). Мы смотрели на них с восторгом и для брызгалок они не шли. К ним с уважением относились.

Потом они ещё долго кое-где возникали. В них химические, фиолетовые чернила продавали.

Значит, берётся бутылка, а из коробочки патефонной (эта, которая на уголке патефона была и выдвигалась таким уголком) берётся две, а ещё лучше три иголки патефонных. Можно, конечно, и уже использованные, но эти, ничего не понимающие, взрослые их выбрасывали, и у самого донца бутылки начинаешь пробивать дырочку (нет, не отверстие, а дырочку). Бить надо осторожно и не торопиться. Один слишком сильный удар и бутылка разлетается. Обидно бывает, когда это уже в конце происходит. Можно пойти на то и пробить не одну, а две дырочки. Три никогда не получалось – бутылка разлеталась. Ведь это не в современной пластиковой таре прожечь отверстия.

А летом, когда созрели абрикосы и их принесли с базара и ты, обливаясь соком уже «сожрал» несколько, тогда можно было и косточку разбить и наслаждаться вкусом, пахнувшей чем-то неприятным, самой сердцевинки. Нас, правда, предупреждали, что есть их много нельзя.

А можно было использовать и большей отдачей.

Можно было изготовить свисток.

Только надо было затратить время, довольно много времени. Надо было сесть на ступенечку в переулке, а косточку начать тереть ребром о камень. Не той, которая остренькая, а другой, на противоположной части. Тереть долго пока не появится продолговатое отверстие. Через которое видна сама сердцевина.

На этом первая стадия заканчивалась, а дальше выпрашивалась или иголка, а можно было и английскую булавку выпросить. И то и другое в то время ценностью большой были. И этими инструментами выковырять внутренности косточки. Вот теперь и свистеть можно. Для этого особого искусства и не до было – просто один остренький конец прижимается к губам, и дуешь – всё. На радость взрослым.

А можно было доставить ещё большую радость, это когда в пустоту запустить малюсенький камешек и тогда получается милицейская трель. И вот это настоящим чудом было.

Три этаж нашего дома, а ведь не весь дом был трёхэтажным. С нашей стороны он оставался двухэтажным.

Три этажа радостей и горестей.

Рождений в то время было немного.

Все мы были примерно одного возраста - это я о мальчиках-девочках. Все были рождены до войны. Во время войны и не родился никто.

Самому старшему было,… не помню, сколько ему было, но он учился в школе и даже подрабатывал. Семья-то была большая аж девять человек ребяток было. А Алиага старшеньким был. С нами он, конечно, не знался, мы для него «мелюзгой» были.

Он где-то доставал бобины плёнок и изготавливал из неё портсигары и коробочки разные, которые продавал потом. А нам доставались обрезки плёнок, из которых вырезались «кадрики». Кадриками можно было «торговать», можно было меняться.

Об этой семье надо полнее писать, а сейчас только о мальчишках и девчонках, меня окружавших. А эта семья была нашими соседями – жили мы на одной площадке. Как они жили, как выкручивались …. Отец-то был на фронте.

Это уж потом, примерно в году сорок четвёртом к ним домой позвонили (это был единственный телефон и в переулке, да и в округе, пожалуй), собралась тётя Зибейда - принарядилась и уехала куда-то (за ней машина приехала), а вернулась с орденом «Материнская слава». И я тоже в руках подержал его. Это был один из первых орденов, который я держал в руках.

Другая семья жила на первом этаже, даже и не на этаже, а полуподвале – окна были на уровне земли, а в комнате это же окно было, чуть ли не под потолком.

Там тоже жила большая семья, там жила тётя Сара. Детишек у неё было поменьше, да и жили они в основном в детдоме, в Раманах.

Появлялись, только когда сбегали оттуда. Я всегда ждал их появления. Они были не такие как мы. Они были совсем из другой жизни.

Двое старших жили рядом с матерью. Старший – Тофик учился в «ремеслянке». Он ходил важный – в гимнастёрке, перетянутой ремнём с бляхой, на которой переплетались буквы «Р» и «У». Иногда приносил нам самодельные игрушки, выточенные им на станке. В основном эта была «джига», которую я так и не научился гонять. Так же не научился я и «лямку» ногой подбрасывать.

В один из дней мы все (не взрослые, конечно) стояли и с ужасом смотрели, как по середине нашего переулка течёт река. Рекой-то назвать это было нельзя, скорее ручьём и то, который, не добегая до Магомаева, впитывался в землю.

В доме номер три обмывали покойника, а воду спускали в наш переулок. Это было первое касание смерти в нашем переулке. Хотя уже были и другие смерти – в доме напротив нашего, который - пропал человек. Его долго искали и нашли где-то у «Волчьих ворот» (одно название вселяло ужас). Но эта смерть была какой-то невидимой и не коснулась нас. Хотя наш переулок в те дни был переполнен людьми в форме и без неё. Все о чем-то расспрашивали. Взрослые волновались, а для нас было развлечение – новые люди, да ещё в форме.

Это когда смерть пришла во второй раз – убили начальника отдела милиции, мы были не то что привычные, но приняли намного ближе. Ведь мы играли с его девчатами. А они вдруг стали «сиротками» как говорили взрослые. Потом они переехали в другой дом, мы вначале часто ходили к ним в гости, да и они нет-нет, но прибегали в наш переулок.

Потом умер дядя Костя – он и тётя Настя жили в нашем доме на третьем этаже.

Ремонтировали тогда нашу лестницу. По ней уже совсем было нельзя ходить. Ходить было нельзя взрослым, а для нас это было даже удовольствием – бегать по качающимся лестницам.

Только начали разбирать мастера лестницу, которая вела от нашей площадки, на третий этаж, как наверху дядя Костя возник:«Ребята вы уж дайте мне вниз спуститься». С ворчанием и ругательствами разрешили ему спуститься, а через какое-т время он опять появляется – теперь уж внизу:«Ребята мне домой надо, как бы мне пройти».

Мастера не выдержали, обругали его: «Чего тебе старику не сидится дома. Всё больше, пока лестницу не закончим никуда тебя не выпустим». А он в ответ:«А мне-то больше никуда и не надо. Это я в последний раз поднялся».

В чёрную закончили в тот же день работяги лестницу. Пришла его жена – тётя Настя, еле поднялась по ещё болтающейся лестнице домой (полностью лестницу на следующей день закрепить должны были), а через минуту вышла, села на верхней ступенечке и завыла. Вот тогда я услышал такой вой впервые.

Оказывается, дядя Костя повесился.

И опять в нашем переулке столпотворение. Опять люди в форме и в штатском. Всех опрашивали. Потом тётя Настя раздавала имущество мужа. И мне достались молотки-воротки-зубила да плашки. А мы, приходя к ней в дом всё с тем же ужасом (как смотрели на воду) отводя глаза, искоса смотрели на крюк с остатками верёвки, рядом с печкой.

А потом совсем неожиданное – погиб Тофик. Если он и не был нашем ровесником то…

Погиб в нашей знаменитой «купалке». Прыгнул в море с доски, вниз головой и налетел на разбитый баллон.

Все остальные смерти (ведь жизнь-то не заканчивается) были гораздо позже.

И к нам дважды приходила.

Но это, был хоть и тот же самый переулок, но уже немного другой.