Он не только снится мне ночами, но мерещится днем до того, что рука ощущает шершавость перил старой лесницы, ведущей на второй этаж.
Мне кажется, что если я расскажу о нем, то станет легче, уйдет застарелая боль, как на сеансе у психотерапевта, осовобождающем душу исповедью.
Этот солидно построенный двухэтажный дом принадлежал нефтепромышленнику Хандамирову[1] (так утверждал Герка), но он его помнить не мог, а я помню.
Он жил в нашем коридоре в одной комнате с женой и пасынком, пока мы не изолировались. Много курил и мало говорил, но папа относился к нему с большим почтением.
Дом имел два входа: торжественное парадное и служебный – через двор. И то и другое требуют описания.
Парадное было очень красивым, резные деревянные двери, изуродованные впоследствии жэковской покраской, мраморные полы, удобная лестница.
А перед лестницей, ведущей на второй этаж, огромное помещение с четырьмя ступеньками и промежуточной площадкой с выступами с обеих сторон. Мы натягивали веревку между этих выступов, вешали на нее старое покрывало – это был занавес - и устраивали театр.
Там всегда было чисто и прохладно, на ночь входные двери запирали.
Другое дело, ходить через двор. Черное и воняющее креозотом жерло ворот. Протертая от старости, ступенька при входе с улицы была не ровной, а вогнуто-округлой.
Стремительно пронестись по всегда неосвещенному отрезку, где стояли мусорные ящики, была помойка и общественный туалет, и шмыгали крысы, вот была главная задача при уходе или возвращении домой.
Но это был мой дом.
Изысканно выглядящий импозантный мужчина, всегда улыбающийся при встрече белоснежными зубами, работал столяром на киностудии с моим дядей Глебом Николаевичем и был необыкновенно уважаем моим папой. Мне было года четыре, когда в один из походов на студию я получила колесо, вращающееся на палке-держалке, и возвращение домой было триумфом над уличными мальчишками, замершими от зависти.
Однажды в 1947 году за мамой зашла работница жэка и велела ей быть понятОй: пришли за дядей Джафаром. Мама побледнела и пошла, а я взгромоздилась на подоконник и свесила голову вниз, наблюдая за происходящим на улице.
У ворот стояла грузовая машина. Вечером я слышала, как она со слезами рассказывала папе, что милиция делала обыск, забрали Коран, несколько книг на фарси, необыкновенной красоты инкрустированные нарды, в которые папа частенько играл с ним, и чудесную перину, а больше ничего особенного и не было.
«Украдут все, »- мрачно и со знанием дела сказал папа. Несколько дней дверь была опечатана красной сургучной печатью, очень привлекающей наше внимание, а потом туда вселилась новая соседка, тихая и приветливая тетя Лена Юрзанова.
Однажды в воскресение, уже после смерти «отца народов», во двор вошел абсолютно седой старый человек , встал посреди двора и громко, привлекая внимание всех соседей, естественно, высунувшихся из окон, сказал: « Меня посадил наш сосед К., потому что он хотел занять мою комнату, меня объявили иранским шпионом, но я остался жив и вернулся и при всех проклинаю его и его семью». Это был дядя Джафар, он поднялся к нам и долго сидел с папой, пил чай и рассказывал про ужас, который ему пришлось пережить. У него не было ни одного своего зуба: выбили на допросах. На вопрос, что он собирается делать, он ответил, что уедет к родне в аул. Больше мы его не видели.
===Квартира №2 Семья К.=== – отец - вор-наводчик и сексот НКВД одновременно, мать - забитая женщина, абсолютно бесправная в семье, но очень наглая с соседями. Четыре дочки. И три сына, закончившие свою жизнь в тюрьме.
Когда Гитлер был под Моздоком, глава семьи сел посреди двора со своим, тогда еще нестоль многочисленным выводком, и стал громко рассуждать о том, как он будет жить в квартире на втором этаже, глава семьи которой был в действующей армии. После Победы он затих и, здороваясь с соседями-мужчинами, всегда заискивающее улыбался. Кончил он тоже плохо, умер в муках: друзья-ворюги наказали, посадив на бутылку. Видимо проклятие сбылось.
А вот дочки стали добропрядочными женами и матерями, приходя в гости со своими детьми, всегда выходили в центр двора, чтобы услышать возгласы соседей, тут же появляющихся в окнах галереи и на площадке: « Какой у тебя сын красавец!» - и победоносно и благодарно улыбнуться в ответ. Медина, Зарифа, Рагиба, Фируза – кто знает, где вы теперь и как сложилась жизнь ваша и ваших детей.
Он - классный дамский портной, болеющий туберкулезом, она - его верная помощница. Всю войну перешивали одежду, и она продавала ее на Кубинке, думаю, что не брезговали и краденным, потому что во время реформы смены денег панически закупала все подряд, в том числе приобрела и пианино. Люди добрейшие. Во время войны, когда нам есть было практически нечего, у них всегда были вкусные обеды, и увидев меня (тогда трехлетнюю) на площадке (так мы называли огромную лестничную площадку, на которую выходили все двери галерей коммунальных квартир) , дядя Наум всегда звал меня вниз и сажал обедать с ними. Детей у них не было, и они помогли вырастить дочек брата тети Любы, погибшего на фронте, – Беллу и Сарру. Сарочка так вообще жила у них, даже уже учась в институте. Помню как умер дядя Наум, его похороны, горе тети Любы, боявшейся одиночества. А года через три она вышла замуж за Исаака Филипповича Гольдфус, работавшего снабженцем на заводе Шмидта, серцееда с голубыми глазами, преданно ухаживающего за ней, когда она заболела астмой со страшными ночными приступами, поднимающими на ноги весь двор. Он, а потом и она умерли, когда я училась в институте в другом городе.
===Квартира №4=== - в самом углу двора, галерея и комната без окон. Там сперва жили тетя Роза и Фирочка Йоффе. Роза работала в ювелирном магазине на Зевина, куда я обожала заходить полюбоваться (тогда было чем!). Фирочка вышла замуж, потом был произведен какой-то сложный обмен, и туда въехала Мария А. с крохотным сыном Вовкой. Она уходила утром и возвращалась вечером, а он целый день сидел одетый в стульчике у открытого окна и смотрел во двор, плакал, потом переставал, соседи подкармливали его, как могли жалели. Но у нее никого не было, она прошла всю войну и вернулась с сыном. Отец жил в Баку, очень любил сына, иногда приходил. Много было сложностей в жизни. Но когда Вовка вырос, то отец сделал все, чтобы помочь ему стать на ноги. А уж о лучшем сыне можно было только мечтать любой матери.
===Квартира №5=== - Пышненко - Олейниковы с сыном Вовкой. Тоже прошли вместе войну. Он – топограф, она – тетя Надя - копировщица. Я любила смотреть как она протирает керосином кальку, все становится очень четким, и она обводит линии тушью. Работала она, в основном, дома, и я проводила там много времени, помогая ей возиться с сыном.
