Памяти Изи Гершфельда
Так случилось, что брат моей мамы Изя Гершфельд женился на сестре Френка Синатры Советской Эстрады, не будем называть его имя всуе. И мои родители в один прекрасный день оказались в городе, в котором проживает Френк Синатра Советской Эстрады - в Баку. И пошли они в ресторан вшестером, с женой Френка Синатры Советской Эстрады, знаменитой певицей Большого театра Тамарой Синявской, Изей и его неотразимой женой, именем которой - Наргиз - в Баку как раз было названо кафе. Такое вот приятное во всех отношениях совпадение.
Сидят три супружеские пары в ресторане, счастливые и молодые, прекрасно проводят время. Как вдруг подходит к столику какой-то бакинец с бутылкой коньяка, наливает Френку Синатре Советской Эстрады полный фужер и говорит:
- Предлагаю выпить до дна за твои творческие успехи.
Френк Синатра Советской Эстрады, привыкший, как к подобным предложениям, так и к тому, как на них следует реагировать, прижимает правую руку к сердцу и говорит:
- Дорогой Бакинец - говорит он - ты, конечно, знаешь, как я уважаю бакинцев и наш родной город прекрасный Баку. И в лице всех бакинцев и нашего родного и замечательного города Баку я уважаю и тебя, дорогой Бакинец. Однако: если я буду пить с каждым Бакинцем, которого я уважаю, по фужеру коньяка, я потеряю голос, и тогда Баку навсегда потеряет меня. Это однозначно. Поэтому позволь мне выразить тебе, дорогой Бакинец, и твоим друзьям-бакинцам, которых я уважаю также, как и наш дорогой город и тебя в его лице, свое уважение не выпивая.
- Ах, так? - разгневанно произнес Бакинец - В таком случае ты - жопа.
Повернулся этим самым местом, которое только что было им упомянуто всуе, к столу и удалился, гневно покачивая им же.
Что тут поделать? Слово произнесено, а оно, как известно, не воробей. Запихнуть его назад в рот трудно. Более того: невозможно. Френк Синатра Советской Эстрады пожал плечами, и вскоре вся компания, забыв об этом неприятном моменте, возобновила питие, определяющее, как известно, сознание.
Всему на свете приходит конец. Застолью, коньяку, нам с вами - и даже Изе Гершфельду, к сожалению. Но это было потом. А тогда, расплатившись, идут все шестеро к новому автомобилю Френка Синатры Советской Эстрады, не помню какой марки, но для достоверности назовем его Мерседесом, в очень приподнятом над землей настроении.
Идут они, значит, к Мерседесу, сияющему всем, чем только может сиять творение рук человеческих, и видят, что на его сверкающем до неприличия боку что-то написано. Причем не интеллигентно, мелом, и даже не пальцем по пыли, как это принято у приличных людей, а нацарапано гвоздем. То есть грубо и по-пролетарски, как учили классики марксизма-ленинизма. И по мере приближения надпись эта становится все более явственной и рельефной. И из отдельных корявых букв складываются два сакраментальных слова:
МУСЛИМ ЖОПА
Френк Синатра Советской Эстрады (имя которого мы разгласили, так что теперь де-разгласить его уже трудно, и даже я бы сказал невозможно, поскольку слово не воробей и не ласточка) пришел, сами понимаете в ужас. И обратился к брату моей мамы Изе Гершфельду с речью. Почему с речью? Потому что дело происходило при Советской Власти. И каким бы всемогущим ни был Муслим, никто в Баку не мог организовать починку мерседеса Муслима с утра, кроме Изи Гершфельда. И это в то самое время, когда у него, Муслима, назначена встреча с какой-то делегацией, которую для законченности картины назовем правительственной. То есть совершенно никто. Кроме Изи Гершфельда, разумеется.
Что тут поделаешь? Изя, человек в Баку всемогущий, красавец и душа нараспашку, соглашается. И к утру Мерседес Френка Синатры Советской Эстрады Муслима сияет, как новый. И день проходит у всех участников встречи к всеобщему удовольствию. И на следующий вечер они опять идут в ресторан всей великолепной шестеркой. Не в тот же, конечно, что давеча, а какой-то другой - для разнообразия. Но тоже где-то на мелеющем на глазах берегу Каспийского моря. И надо же было так случиться, чтобы за соседним столом опять оказался тот самый бакинец.
Ну тут, конечно, Френк Синатра Советской Эстрады Муслим, как истинный Бакинец, не ударил лицом в грязь. Он взял бутылку коньяка, подошел к соседнему столику, за которым сидели бакинец-сотоварищи и сказал:
- Ну что же вы так, друзья мои бакинцы? Ну, зачем же так резко и грубо? Вы знаете, как я уважаю наш родной Баку и вас его лице, но зачем же гвоздем по хрому? Неужели вы не знаете, как я уважаю Бакинцев, и наш родной город Баку? И чтобы доказать вам это, я сейчас налью вам всем вот этого марочного коньяка и выпью с вами до дна вот этот фужер.
Сказано-сделано. То есть я хотел сказать, сказано-выпито. Бакинец выпил с Муслимом на брудершафт, утер рот пальцами, разбил фужер, из которого он пил, об пол на счастье и сказал удовлетворенно:
- А ты, Муслим, не жопа.
Ну что тут поделать? Слово не воробей. А может быть, русский лексикон у этого бакинца был ограничен - не знаю. Так или иначе, Муслим Магомаев (ну вот мы и раскрыли фамилию Френка Синатры Советской Эстрады, так что скрывать ее далее не имеет никакого смысла) пожимает плечами.
Слово произнесено, а оно, повторяю, не воробей. Запихнуть его назад в рот трудно. Более того: невозможно. Муслим Магомаев - а это был, как вы уже догадались, он а не какой-то там Френк Синатра, пожал плечами, вернулся к своему столику, и великолепная шестерка, забыв о неприятном моменте, возобновила застолье.
Всему на свете приходит конец. Даже нам с вами. И вот, расплатившись, идет великосветская шестерня, включая моих папу и маму, а также Муслима Магомаева и Изю Гершфельда с супругами, к новому автомобилю Френка Синатры Советской Эстрады, не помню, какой марки, но для достоверности назовем его Мерседесом.
Идут они, значит, к Мерседесу Муслима Магомаева и видят, что на его сияющем боку опять что-то написано. Причем не интеллигентно, мелом, и даже не пальцем по пыли, как это принято у образованных людей, а грубо нацарапано - гвоздем. И по мере приближения надпись эта становится все более явственной. И из букв складываются сакраментальные слова. Но на этот раз не два, а три:
МУСЛИМ НЕ ЖОПА
Френк Синатра Советской Эстрады (имя и фамилию которого мы разгласили, так что теперь де-разгласить их уже трудно, и даже я бы сказал почти невозможно, поскольку слово не воробей и не ласточка) пришел, сами понимаете, в ужас. И обратился к брату моей мамы Изе Гершфельду с той же просьбой, что и давеча. То есть залатать и закрасить крыло Мерседеса к утру. Потому что утром у него намечена встреча - честно говоря, не помню, с кем, но для завершенности картины скажем, что с Гейдаром Алиевым.
Однако на этот раз Изя был непреклонен. Слегка покачиваясь от выпитого, он проговорил исторические слова:
- Что там написано, говоришь? Муслим не жопа? Так это же хорошая характеристика! Положительная. Хоть в Америку подавай, хоть в Польшу: выпустят! Так что можешь ездить. Я разрешаю.
И что вы думаете? Гордость Советской Эстрады несколько дней ездила на Мерседесе, на капоте которого было размашисто написано гвоздем, кем она не является. И это продолжалось до тех пор, пока Изя не сжалился над деверем. А может, шурином? Короче говоря, одним словом, Френком Синатрой Советской Эстрады. После чего новый автомобиль Муслима Магомаева, который для законченности картины мы назвали Мерседесом, в третий раз засиял, как новый. То есть за три дня эта зверюга в который раз как бы обрела первоначальную девственность.
Такая вот быль о всемогущем еврейском богатыре из города Баку Изе Гершфельде, брате моей мамы (да будет ему пухом Земля и все другие Миры). О Гордости Советской Эстрады Муслиме Магомаеве - прошу прощения за произнесение его имени всуе. О Певице Синявской, Наргиз и моих папе и маме, которые в этой истории фигурируют как бы одним мраморным монолитом.
Что было, то было. Из гимна без слов слова не выкинешь.
