|
|
Строка 7: |
Строка 7: |
| Окончила Венскую консерваторию; преподаватель музыки, аккомпаниатор; в Баку некоторое время работала в консерватории. После Баку жила в Ленинграде, в 1941 г. по эвакуации оказалась с дочерью в Сарапуле, после чего, в 1943 г., переехала в Ижевск, где она и жила до своих последних дней. | | Окончила Венскую консерваторию; преподаватель музыки, аккомпаниатор; в Баку некоторое время работала в консерватории. После Баку жила в Ленинграде, в 1941 г. по эвакуации оказалась с дочерью в Сарапуле, после чего, в 1943 г., переехала в Ижевск, где она и жила до своих последних дней. |
| | | |
− | Мать Елены Александровны Миллиор. | + | Мать [[Миллиор Елена Александровна - филилог|Елены Александровны Миллиор]]. |
| | | |
− | ''Специальный выпуск Вестника Удмуртского университета посвящен Елене Александровне (Нелли) Миллиор (1900—1978), ученому-античнику, доценту Удмуртского пединститута. Ученица Вяч. Иванова в Бакинском университете, исследователь Исократа под руководством С. А. Жебелева и С. Я. Лурье в аспирантуре Ленинградского университета, человек широкой эрудиции, пытливой мысли, активного отношения к окружающим, она осталась и в памяти тех, кто ее знал, и в своем слове — в научных статьях, стихах, в переписке с незаурядными людьми''
| |
| | | |
− | '''Е. А. Миллиор''' БЕСЕДЫ ФИЛОСОФСКИЕ И НЕ ФИЛОСОФСКИЕ.(отрывки из воспоминаний)
| |
| | | |
− | 5/IV <...><br>Вячеслав Ив. получил письмо от Лиды Гуляевой из Петербурга. Он показал мне его. Лида прислала ему 2 своих стихотворения. А кроме того — короткое сообщение: она заболела туберкулезом. Я взволновалась, испугалась. Вяч. Ив. вдруг спросил меня (очень серьезно): «Разве вы не любите ее демонической любовью? Если достанется не вам — пусть умрет?»
| |
| | | |
− | 31/V.<br>Проф. [[Гуляев Александр Дмитриевич - философ, ректор АГУ|А.Д.Гуляев]] читал нам историю древней философии. Специальностью его был Платон. Многие годы изучал он великого идеалиста, но работу о нем ему так и не удалось опубликовать. Читал с необыкновенной простотой и ясностью. Был он невысокого роста, сед с остренькой седоватой бородкой, светлыми отсутствующими глазами, немногословен, задумчив. Студенты любили и уважали его.
| |
| | | |
− | Казалось, с Вячеславом Ивановичем их должно связывать многое. А между тем Вяч. Ив. вскоре стал глубоким принципиальным противником Александра Дмитриевича. Ни капли личного не было в этой вражде. Но Вяч. Ив. сделал все, чтобы и в моем сердце уничтожить почтительную любовь к Гуляеву. Конечно, это произошло не сразу.
| |
| | | |
− | Гуляев к революции подошел как моралист. Как моралист он принял ее. Когда умер Ленин, Гуляев выступил с короткой речью на траурном университетском собрании. Слезы мешали ему говорить. После собрания Вяч. Ив. сказал мне о нем очень серьезно: «Ленин олицетворял для него моральный пафос революции». Алекс. Дм. совершенно искренне стремился «перестроиться». Как-то он сказал: «Всю жизнь я занимался Платоном; а иногда мне думается: все это было лишним. Народу нужна была еще простая грамота...». Не ручаюсь за точность слов, но смысл был именно таков: Гуляев каялся в деле своей жизни из моральных соображений. Он был моралистом, но религиозен он не был, что характерно для бывшего семинариста и студента духовной академии.
| |
| | | |
− | И вот это-то глубоко принципиально ненавидел в нем Вячеслав Иванович. Не помню его филиппик, направленных против Гуляева, в памяти осталось только одно короткое, насыщенное презрением слово: «моралин». Против всяческого моралина предостерегал меня Вяч. Ив., кажется, не без успеха. Он подчеркивал что «моралин» тесно связан с неверием, «безбожием». Очень жалею, что тогда же не записала его блестящего рассуждения, но приблизительно оно сводилось к тому, что «Бог это свобода», а где нет Бога, там остается только ядовитый и бесплодный моралин.
| |
| | | |
− | Гуляев каялся в своей работе над Платоном, потому что она была не нужна «народу», а Вяч. Ив. со свойственной ему остротой и смелостью формулировал: «Революция — это когда отставшие зовут назад ушедших вперед».
| |
| | | |
− | Итак, в зиму 1920—21 года, в Баку собрались профессора с разных концов северной России25. Здесь было теплее, не так голодно и нормальнее протекала академическая жизнь. Но все же было достаточно туго материально. И вот группа профессоров, среди них В. Ив., решили «подработать» в Персии. Отправились они туда на зимние каникулы.
| |
| | | |
− | Кажется, им удалось привезти с собой кое-какие блага в виде риса и сушеных фрукт. А м. б. даже и туманов. Рассказывали, как они в Персии попробовали курить гашиш. Курил и Вяч. Ив., в 1-й раз в жизни, по его собственным словам. Мы были несколько удивлены: кажется, в нашем представлении «сверхчеловек» должен был быть обязательно наркоманом. Надо сказать, что среди бакинской молодежи, гимназической и потом студенческой, курение опиума и употребление других наркотиков было очень распространено и чуть ли не считалось шиком.
| |
| | | |
− | И Вяч. Ив. нас разочаровал — он, оказывается, никогда не курил опиума! Но в Баку он начал пить. Настроение его в Баку было очень тяжелое. Смерть Веры Константиновны, быстрый отъезд из Москвы, одиночество, сложные и трудные пути революции — все выбило его из колеи. Компания, в которую он попал в Баку, отнеслась к нему дружески. Он сблизился с Ишковым, Байбаковым, Томашевским, веселой дружной тройкой. И вместе с ними — запил. Впрочем, пили не одни они. Пил весь университет, т. е. весь преподавательский состав.
| |
| | | |
− | Пил весь политехникум. Студенты пили с профессорами и у пьяных профессоров получали зачет. Бывали случаи, что студенты под руки выводили профессора из аудитории (Байбакова из заседания семинара — но это случилось уже позднее, так, в 1923 или 24 году, когда он уже начинал спиваться окончательно). Рассказывали, как некая группа профессоров ночевала в участке (их встретил милиционер, они пожаловались ему, что поздно, двери их квартир заперты, и милиционер любезно предложил им гостеприимство в участке). Для Вяч. Ив. дело кончилось болезнью. Врач сказал ему, что если он не бросит пить, то рискует ослепнуть. Угроза подействовала. Вяч. Ив. и позже выпивал в компании и всегда употреблял вино к обеду (ведь он недаром прожил 1/2 жизни в Италии), но систематическая выпивка прекратилась.
| |
| | | |
− | ::***
| |
| | | |
− | Помню, на курсе «Пушкин и Достоевский» выступил с докладом какой-то студент. Доклад был слабый, студент путался и, между прочим, не совсем точно употребил какое-то иностранное слово, кажется, «феноменально», не в его философском смысле, а так, как любят многие говорить: «феноменальный рост» — т. е. удивительный, необычный.
| |
| | | |
− | Вяч. Ив. буквально раздавил, уничтожил студента. Это была не та резкая, но всегда дружественная критика, которую и мы испытали на себе. Пожалуй, я не ошибусь, если скажу, что в словах Вяч. Ив. чувствовалось презрение к студенту, не умевшему даже правильно употреблять иностранные слова.
| |
| | | |
− | Говорят, после этого случая студент совсем бросил университет. Вяч. Ивановичу потом было очень неприятно, и он каялся в своей резкости. Обычно он бывал сдержаннее. И все-таки это было не то, что с нами. Его семинар по Тациту посещали гл. обр. студенты-историки, не принадлежащие к кругу Вячеславск. учеников. Я тоже участвовала в этом семинаре. Потом бросила. Обычно Вячесл. требовал обязательного посещения своих семинаров по латыни и греческ. и был в этом отношении совершенно неумолим. Он заставил меня участвовать в семинаре по Вергилию, о чемя очень жалела позднее, т. к., наверное, лучше усвоила бы латынь, если бы ходила на элементарный курс латинск. языка вместо сложного семинара.
| |
− | А совместить то и другое у меня не хватило времени. Но раз Вяч. Ив. требовал посещения семинара — как я могла отказать ему? А за Ниной Гуляевой он отправился домой и сам привел ее на семинар. А потом развлек нас всех, прочитав Вергилия так, как его читают англичане: с английск. выговором; мы смеялись до слез, его слушая.
| |
− |
| |
− | ::***
| |
− |
| |
− | Лето 1922 г. В. Ив. проводил на Зыхе.
| |
− |
| |
− | На Зых съехалась целая «профессорская колония». Кроме него там жила семья Гуляевых и, кажется, еще кто-то. Низенькое, восточного типа продолговатое одноэтажное здание окружало углом двор. В левом крыле помещался В. Ив. В главной линии — Гуляевы. Во дворе стояло 2 столика, за которыми обедали и ужинали профессора.
| |
− |
| |
− | Запомнилась такая картинка: за гуляевским столом сидит большая компания, Гуляевы и гости, за другим — Вячеслав Ив. с кем-то. Он наклоняется к гуляевскому столику и спрашивает с изысканной светской манерой: «Вы кушали когда-нибудь суп из черепахи, Medames?». От Зыха Вяч. Ив. пришел в восторг. Он сразу его обошел и рассказывал: «Я видел море на 45°! Это место напоминает окрестности Афин!».
| |
− |
| |
− | ::***
| |
− |
| |
− | Хоразов приехал в Баку из Тифлиса . В Тифлисе — так, м. б., неверно, запомнился мне его рассказ, он знал одну Нелли <...>. Между ней и Хоразовым произошел разговор, очень заинтересовавший Хоразова. Разговор этот почему-то не был закончен. И теперь он хотел закончить его со мной.
| |
− |
| |
− | Виновата, вероятно, была Лида. Она посвятила его в наши с ней отношения, в мою влюбленность. Ловец почуял тут добычу. Но мне-то вовсе не хотелось стать объектом его исследований.
| |
− |
| |
− | В первый раз мы встретились у Гуляевых. Нас было трое: [[Гуляева Лидия Александровна - геохимик|Лида]], невиннейшая [[Гуляева Нина Александровна - педагог, историк-филолог|Нина]], я. Потом пришел Хоразов.
| |
− |
| |
− | Разговоров не помню. Но крепко запомнилось, как Хоразов прочитал стихи, свои, конечно. Жаль, не удалось их полностью ни запомнить, ни списать. А начало такое:<br>
| |
− | «Легко с подругой учится урок,<br>
| |
− | Сперва улыбки за вечерним чаем,<br>
| |
− | Потом, обнявшись, сядем и читаем,<br>
| |
− | Скосив глаза лениво между строк».
| |
− |
| |
− | Затем речь шла мохнатом цветке у пояса, куда было бы очень приятно забраться в виде пчелы. Лида и я поняли все (а впрочем, кто знает, поняла ли Лида все в самом деле?), Нина — ровно ничего — и пришла в умиление.
| |
− |
| |
− | Стишок Хоразова мне мог напомнить хотя бы уроки греческого языка с прелестной Лизой Фонштейн55.
| |
− | «Легко с подругой учится урок».
| |
− |
| |
− | Потом я вышла с Хоразовым. Кажется, в этот вечер долго бродила с ним по неосвещенному бульвару и слушала его разглагольствования о его теории свободного времени и его теории кипяченой воды. Эту «теорию» — весьма, впрочем, простую, стоит записать. Культурный человек не пьет сырой воды, он сперва кипятит ее (тезис неверен!). Так же должно быть в других областях жизни. Природа отпустила нам гораздо больше сексуальной энергии, чем нужно для производства потомства. Следовательно, ее надо использовать всячески, как угодно и как угодно искусно. Могла ли я тогда найти контрдовод?
| |
− |
| |
− | Вяч. Ив. позже, видя меня в состоянии внутреннего смятения, говорил о сублимации. Это тоже «кипяченая вода».
| |
− |
| |
− | Совершенно, однако, очевидно, что Хоразов кипятил ее другим способом! Каким? Этого он не говорил. Но мой способ был им, во всяком случае, оправдан.
| |
− |
| |
− | Вячеслав формулировал философию Хоразова приблизительно так: «Для него весь мир, вся вселенная — клоака». Определение вполне правильное. Вспоминаю заключительную строчку его стихотворения: «К Богу на глазетовом листе», или что-то в этом роде. Любопытная игра созвучий!
| |
− |
| |
− |
| |
− | [http://www.v-ivanov.it/millior/vestnik_udgu_1995/06.htm Полный текст воспоминаний]
| |
| | | |
| | | |